Эрвин Полле - Четыре жизни. 2. Доцент

Гена быстро стал начальником отдела управления науки минхипрома, получил отличную квартиру в прекрасном зелёном районе близ станции электрички «Лосиноостровская», купил дачу в 20 минутах от квартиры на электричке по Ярославскому направлению, перевёз родителей. В Москве я останавливался только у него, сначала в общежитии, затем в зимней квартире и на даче. Невозможно забыть, как через полгода московской жизни утром Надя Неупокоева (жена) спрашивает: «Эрвин! Тебе сколько сосисок сварить, одну или полторы?». И это коренные сибиряки. Столичная жизнь быстро ломает психику, хлебосольство остаётся в прежней жизни. С тех пор я появлялся у них только с полной «авоськой» продуктов.

Гена умер 18.11.1974 г. от рака в 34-летнем возрасте. Потрясение не передать. Примерно, месяц назад я был в Москве, мы обсуждали с Геной его предстоящую командировку в Японию. Кидаюсь в ночь на самолёт, похороны в Подмосковье, поминки (говорят, блестяще выступил), на такси в аэропорт, ночь обратно. Успел даже на занятия, начинавшиеся в 8 утра. Несколько суток перевозбуждения, ни минуты сна. Безвременный уход Гены привёл к жестоким конфликтам в его семье (жена Надя, Генины родители и брат) по поводу московской квартиры и подмосковной дачи. Кого сейчас удивишь подобными коллизиями? Но тогда мне это показалось дикостью. На родном факультете поразила человеческая чёрствость, никто не откликнулся на призыв скинуться на памятник бывшему декану.

Николай Константинович Иванов, доцент, чуть постарше меня, я всегда относился к нему почтительно (Колей не называл). Иванов — человек, спасая которого (на конкурсной комиссии факультета не допустил его увольнения) я углубил затяжной конфликт с «хозяином» факультета. Позже Николай Константинович стал заведующим кафедрой тюменского университета, приложил много усилий, чтобы я перешёл из индустриального института в университет на аналогичную должность. Если память не изменяет, мы ни разу вместе не пили, но остались от Иванова только положительные эмоции, несмотря на его максимализм правдоискателя. Помню недовольство Николая Константиновича по поводу отправки денег, выплаченных мне по решению комиссии по трудовым спорам Магарилом из своего кармана, в Фонд мира.

Лето и осень 1973 г выявили много проблем в семейной жизни («Житейские страсти»), что, конечно, сказалось и на личной производительности труда. Особенно в сфере подготовки к занятиям. Каждый учебный год начинался с запуска хроматографов, спектрофотометров и других приборов. В учебном процессе это тонкое оборудование работает на износ (гигантская разница между отношением аспирантов и дипломников и текущего потока студентов). Первые записи в дневнике (начал вести 14.10.73 г., дошёл до такого состояния, что посоветоваться не с кем) пестрят заботой о необходимости отлаживать хроматографы. На работе постоянно раздражительный, на что обращают внимание не только Магарил (что понятно, чуть публично его на три буквы не послал), но и Щипанов (зав. кафедрой ТООС).

Поговорил со Щипановым (мужик неплохой, но не тот, что станет за своего сотрудника стеной). Объяснил: любая отрицательная эмоция заводит меня с полуоборота; сильно устаю, проводя занятия по СФХМИ совершенно один без помощи лаборанта; никогда не думал, что у меня могут так ослабнуть нервы. Щипанов вроде бы меня понял и отстал, хотя и не дал требуемого по штатному расписанию лаборанта.

Неожиданно возникли неприятности ещё с одной стороны. 21.11.73 г. на лекцию по СФХМИ без предварительного уведомления с 8 утра посетила методическая комиссия во главе с факультетской «бабушкой» Ореховой, давно переступившей пенсионный возраст, с кафедры общей химии. После лекции доброжелательно поговорили, особых замечаний не было (надо поменьше ходить во время лекции, желательно иметь плакаты со спектрами, расспрашивали о работе лаборатории). Сказали, что претензий к качеству материала нет, скорость чтения лекции нормальная. Желательно больше эмоциональности. Через 10 дней на учёном совете факультета Орехова докладывает о работе методической комиссии и неожиданно заявляет (меня на совете не было), Полле безразлично, доходит что-то до студентов или нет (не видно желания научить студентов). Чушь какая, можно просто посмеяться, не за что больше укусить, но в этот момент не до смеха, Магарил обкладывает со всех сторон.

В институте все ждали больших перемен, вместо Косухина ректором стал Копылов, бывший проректор по науке, неплохо меня знавший. Магарил попытался стать проректором по учебной работе, но не был в Москве утверждён.

Кто-то начал распространять слухи, что Полле уходит в университет. Один из деятелей, близкий к ректорату, говорил, что слышал об этом из разговора на высшем уровне. Кому это выгодно? Нутром почувствовал, это дело рук Магарила. По-видимому, в связи со сменой руководства, когда решались кадровые вопросы, квартирные и т. д., всплыла моя фамилия.

29 ноября 1973 г. был на приёме у нового ректора Копылова. Узнал насчёт квартиры, улучшения условий для завершения докторской диссертации. Насчёт квартиры не получил никаких обещаний. Порекомендовал обратиться в совет факультета для утверждения плана завершения докторской диссертации, а потом, дескать, мы ещё встретимся. Вышел от него со сквернейшим настроением.

Это не первый поход к ректору насчёт квартиры. Предыдущий состоялся примерно год назад. После обмана в августе 1968 г. ректор Косухин на демонстрации 07.11.1972 г. подошёл ко мне и пригласил зайти после праздника по поводу трёхкомнатной квартиры. Во время аудиенции допустил тактический промах. Косухин спросил, не собираюсь ли я переходить в университет. Вместо отрицательного ответа, я начал рассуждать о зависимости решения от условий работы и о том, что в университете тоже предлагают большую квартиру. Косухин отрезал, нельзя сидеть на двух стульях. И всё, квартира попала другому специалисту. Искренность повредила, очередной жизненный урок.

С уездом из Тюмени Неупокоева, деканом факультета стал Магарил, я понял, уходить придётся. Куда? Когда? Масса верёвок: семья, квартира, доступ к научному оборудованию, проблемы с диссертациями Нины и аспирантки Нагарёвой, перспективы личного роста…. Варианты появлялись, исчезали («Профессиональный тупик»). В данной главе я покажу только попытку перейти на заведование кафедрой в Тюменском университете.

Уважаемый читатель! Я напоминал птичку, безуспешно пытавшуюся вырваться из клетки. Привожу дневниковые записи того периода без купюр, это будет короче последовательного объяснения, в то же время важно для понимания, почему всё-таки пришлось бросить ВУЗ.

30.03.75 г.. ..Началась новая попытка перехода в университет. Приглашают на заведование кафедрой неорганической химии. Предварительные переговоры с деканом и Ивановым [завкафедрой физической химии университета, в главе «Общественная работа» описано, с каким трудом проходил в 1970 г. его конкурс на должность доцента ТИИ] состоялись в первых числах января. Я поставил 2 условия: передача курса аналитической химии на кафедру и более крупная квартира. Декан обсудил ситуацию с ректором Александровым и 12 января 1975 г. появилось объявление в «Тюменской правде» о конкурсе в течение двух месяцев. Подал заявление ректору ТИИ о выдаче характеристики, а сам напросился на приём к Александрову. 14 января разговаривал с Александровым в присутствии декана Соловьёва минут 45. Александров пел мне дифирамбы и заявил, что передача аналитики — дело более простое, чем квартирный вопрос. Впечатление от разговора — неприятное.