Виктор Гофман - Любовь к далекой: поэзия, проза, письма, воспоминания

О, не грусти.
О, не желай же всегда недоступного.
Друга неверного, друга преступного
С тихим смиреньем прости
И не грусти.

Ты отдохнешь.
Я наклонюсь и в уста воспаленные
Тихо слова положу упоенные,
Губ моих нежную дрожь.
Ты отдохнешь.

Будет любовь.
Тело застонет от нежного счастия,
Тело душе передаст сладострастие.
Душу готовь,
Будет любовь.

Я хочу, чтоб прошедшее было забыто.
За собой я огни потушу.
И о том, что погибло, о том, что изжито,
Я тебя никогда не спрошу.

Наше счастье больное. В нем грустная сладость.
Наше счастие надо беречь.
Для чего же тревожить непрочную радость
Так давно ожидаемых встреч.

Мне так больно от жизни. Но как в светлое счастье
Ты в себя мне поверить позволь.
На груди твоей нежной претворить в сладострастье
Эту тихую, тихую боль.

Пусть не будет огня. Пусть не будет так шумно.
Дай к груди головою прилечь.
Наше счастье больное. Наше счастье безумно.
Наше счастье надо беречь.

Я больше не грущу. Я больше не ревную.
Я только счастья жду — и упоенных встреч.
Хочу отдаться весь тебе и поцелую,
Хочу к груди твоей приникнуть и прилечь.

Я долго ревновал. Душа моя боролась.
Душа была больна. Душа боится мук.
Но пусть звучит теперь твой смех, твой нежный голос,
Пусть шею обовьет кольцо стесненных рук.

Я жажду губ твоих, покорных поцелую.
Я счастья, счастья жду, все думы отстраня.
Я больше не грущу. Я больше не ревную. —
Люблю, люблю, люблю… люби же ты меня.

Я часто счастья ждал, усталый от ненастья.
Молитвам ропотным внимала тишина.
И вот мне кажется, вся беспредельность счастья,
Как в солнце все лучи, — в тебе заключена.

Ты точно светлый сон, сияющий и вешний,
Что душу озарил и шепчет ей: поверь.
Ты с самых первых встреч казалась мне нездешней,
Но то, что счастье – ты, я понял лишь теперь.

Мечтою ласковой задумчиво взволнован,
Я образ твой храню в мельканьи всех минут.
И я люблю тебя. И я к тебе прикован.
Так, как я жду тебя, так только счастья ждут.

Я знаю,– вся лазурь, вся беспредельность счастья,
Вся солнечность лучей, – в тебе заключена.
Поверив, тихо жду, усталый от ненастья.
Молитвам радостным внимает тишина.

Морозная ночь. На окне бриллианты.
Мерцает и блещет их снежная грань.
Душистые волосы, шпильки и банты
И тело сквозь тонкую ткань,
Какое безумье, какая истома
К губам исступленным припасть,
И с них, как с волшебных краев водоема,
Принять безысходную страсть!
Всё глуше, протяжней и все погребальней
Метельный напев за окном.
А здесь, в этой душной, натопленной спальне,
Какое безумье вдвоем!
Там шумная вьюга, там песни метели,
Подобные пению труб.
А здесь на горячем, на трепетном теле —
Следы обезумевших губ!
Закрыты глаза, обессилено тело,
Сползли волоса на виски.
Но груди как прежде упруги и белы,
Как граненый опал их соски.
Не надо теперь никаких достижений,
Ни истин, ни целей, ни битв.
Вся жизнь в этом ритме безумных движений —
Ему исступленье молитв!
Пусть мир сотрясают снега и метели,
И громы архангельских труб.
Всё в этом горячем, порывистом теле
Открыто безумию губ.

О, девочка моя, твои слова так скрытны,
Но я в глазах твоих все тайны уловлю.
Я твой подвижный стан, прямой и беззащитный,
Так радостно-светло, так ласково люблю.

Когда к твоей руке я тихо прикасаюсь,
Заметила ли ты, — все переходит в сон?
Тобою я давно безмолвно восхищаюсь,
Девичеством твоим лучисто осенен.

Пока — молчали мы, но раз мы были рядом.
Ах, что-то и влекло, и отстраняло нас,
И долго я смотрел любующимся взглядом
В сиянье темное твоих лучистых глаз.

И вдруг твой взор поймал, так нежно заблестевший,
Как будто вся душа, дрожа, в него вошла,
Но вмиг смутилась ты, стыдливо покрасневши,
И вновь потухший взор поспешно отвела.

О, девочка моя, мы связаны тем взглядом,
Заметила ли ты, — все переходит в сон?
Я навсегда хочу с тобой остаться рядом,
Девичеством твоим лучисто осенен,

Сегодня вечером, когда наш знак прощальный —
Прикосновенье рук я ласково продлю,
О, девочка, пойми, что я душой печальной
Тебя и радостно, и ласково люблю.

О как мне жаль тебя и ласково, и нежно,
Как я люблю тебя, любуясь и грустя,
За все, что ждет тебя, за все, что неизбежно,
О, как мне жаль тебя, стыдливое дитя.

Что я скажу тебе, доверчивой и чистой,
В ответ на всю любовь, застенчивость и дрожь.
Как я скажу тебе, безгрешной и лучистой, —
И разве я могу? И разве ты поймешь?

Последних дум моих, дитя, ты не уловишь,
Полна ты светлых зорь, стыдливо полюбя,
О, если б знала ты, что ты себе готовишь,
Какой безмерный груз берешь ты на себя!

Зеркальная река. Лучистая полоска.
Дрожит прощальный луч, деревья золотя.
С своей затейливой и взрослою прической
Как ты мне нравишься, стыдливое дитя.

Как мне хотелось бы все то, что неизбежно,
Все то, что ждет тебя, заботливо отвлечь,
И в тихой радости и ласково, и нежно
Твой розовый расцвет лелеять и беречь.

В тебе есть что-то строгое, стыдливое и чистое,
Каких-то тайн нетронутых немая глубина.
И все-таки ты нежная, как будто вся лучистая.
Девическая строгость всегда, всегда нежна.

Когда со мною рядом ты и смотришь вопрошающе,
Глядишь так детски-пристально мне в душу, в глубину,
Перед тобою девственной, перед тобой незнающей
Я начинаю чувствовать безумную вину-

Задумчивые сосны суровы и безжизненны.
Плечом к плечу коснулись мы, и сладко быть вдвоем.
Но взгляд твой недоверчивый, но взгляд твой укоризненный
И быть с тобой мне кажется мучительным грехом.

Безжизненные сосны черны и тесно сдвинуты.
Повсюду сосны черные и больше ничего.
Ужели все прошедшее не может быть отринуто,
И все твое девичество не озарит его?

Прости меня за прошлое. Мне хочется прощения,
Лучисто-тихой радости, чтоб душу озарить,
И светлой непорочности, и светлого смущения…
Ты можешь, можешь, можешь, и ты должна простить.