Сигизмунд Дичбалис - Зигзаги судьбы

Дня через два я посетил «Золотое Сердце» снова. Жена владельца ресторана сразу же обратилась ко мне с вопросом, что делать с мороженым — оно стоит на льду в подвале. После моего объяснения, что это просто подарок, она пришла в недоумение — с какой стати такой подарок? Пришлось уверять, что мой дар бескорыстен. «Ну, спасибо, — проговорила, наконец, рестораторша. — Это будет как раз кстати. Мы отмечаем день рождения нашей дочери на следующей неделе. Просим Вас в гости».

А, вот это-то мне и надо было!

В столовой, на базе, работал немец-кондитер. С разрешения шефа столовой для меня был приготовлен торт, какого я в жизни не видел! Что-то совершенно неописуемое по величине, красоте и содержанию!

На празднование дня рождения я не попал. В тот день мне пришлось везти команду американцев-футболистов в город Нюрнберг. Когда через несколько дней забежав в тот дом, куда меня давно уже тянуло (по причине, мне самому не совсем понятной), меня угостили ломтиком торта, сохранённого специально для меня на льду вместе с мороженым. Тогда я понял — случилось то, чего я и добивался! Устоять перед таким лакомством не смогла бы ни одна девушка. Труда (то есть Гертруда) — так звали девушку, взаимности которой я добивался — стала смотреть на меня более благосклонно!

Несколько месяцев ухаживания были мне очень непривычны, но, каждый раз, когда моё самолюбие говорило мне: «Бросай, найдёшь себе другую!», что-то заставляло меня опять встречаться с этой милой девушкой, совершенной недотрогой.

Однажды, потеряв терпение и набравшись решимости, я сделал отчаянный шаг. За чашкой чая, так, словно между прочим, я спросил Труду, согласна ли она стать моей «Hausfrau», то есть женой? После двухминутного раздумья она хладнокровно ответила: «Да!»

Этот лаконичный обмен словами связал меня и Труду на всю жизнь. Кажется, только после брачной ночи сказали мы друг другу: «Я люблю тебя!..» Хотя и до этого мы и так знали об этом.

Труда в юности

Вот только как быть с её родителями? Согласятся ли они?

Тут я пошёл в обход! Отец Труды был сильным шахматистом и играл в шахматы регулярно, как принято у немцев, по пятницам, когда местные игроки собирались померятся силами в этой благородной игре за кружкой пива.

В одну из таких пятниц, глядя через его плечо, заметил я подвох со стороны его противника и (игра была неофициальная) посоветовал ему ход, который защитил бы его позицию. Гордо отказавшись от помощи, он потерял партию. После очередной кружки пива мне было предложено сыграть с ним. Бой был нелёгким, но я выиграл. По правилам игры проигравший ставил пиво. Его подала Труда, она сверкала глазами от гордости, что я победил.

Это придало мне решимости и я, неожиданно, попросил у отца руки его дочери. Опешив, он спросил, что на это скажет Труда? Когда я его заверил, что она уже согласилась стать моей женой, ему не оставалось ничего другого, как сказать, что он готов обдумать эту ситуацию.

Теперь я поставил мое условие: «Жена должна принести в семью столько, сколько принесу я». «Ну, этого я не могу обещать, не зная Вашего состояния», — с облегчением сказал отец Труды. «Папаша! — серьёзно объявил я, — у меня нет ничего!»

Несмотря на протесты родителей против моего условия и на категорический запрет выходить замуж за русского её очень богатой тетки, проживавшей в Швейцарии (после нашей свадьбы она вычеркнула Труду из завещания), была назначена свадьба — на 22 июня 1948 года. Это роковая для меня дата: день смерти матери, день начала войны и… день потери мной «самостоятельности».

Всего за две недели до свадьбы, как снег на голову, на всех нас в оккупированной Германии свалился закон о денежной реформе. Все деньги, накопленные мной с помощью моей коммерции (обмен сигарет, кофе, шоколада и т. п.), превратились в кучу бумажек, на которые купить чего-либо к свадьбе уже было нельзя! Всеми правдами и неправдами удалось организовать стол на несколько гостей, пусть и довольно-таки скромный. У нас у всех было по сорок «новых» немецких марок. За церковную церемонию заплатил отец невесты из своих сорока марок (сумма, которую получил каждый взрослый или ребёнок после реформы), а обручальные кольца были подарены нам моим другом Эрнстом Штреземаном, который стал моим шафером.

Эрнст отказался носить оружие во время войны по своим убеждениям. При этом он был санитаром на фронте в 1944-45 годах и бесстрашно выносил раненых из-под огня.

Он вообще принимал участие во многих моих отчаянных предприятиях. Мы подружились с ним у американцев. Он, будучи студентом-медиком, работая библиотекарем в армейской библиотеке, развивая, по мере возможности, умы американских солдат.

Не подумайте, что солдаты стояли в очереди за книгами, у них превалировали другие интересы. Бар, бильярд, кино и кафе с уймой белокурых женщин, готовых на всё ради того, чтобы заработать на еду для своих голодных детей (это было до денежной реформы)…

Имея много свободного время, Эрнст буквально «закапывался» в свои учебники, готовясь к экзаменам. Зайдя однажды в библиотеку, увидел я его, бледного как смерть, распростёртого на столике, за которым он всегда сидел… Как я потом убедился, несмотря на его уверения, что он только задремал, молодой студент просто изголодался до такой степени, что у него не хватало сил высидеть положенное время в библиотеке. Раньше это мне и в голову не приходило — права пословица: «Сытый голодного не разумеет!»

Понемногу я начал подкармливать этого молодого человека, спасшего мне жизнь лет через двадцать. Но об этом позже! Став приятелями, мы часто беседовали у него в библиотеке. В одной из бесед, рассказывая о мотоциклах, на которых я ездил до и во время войны, я высказал надежду достать такую машину. Оказалось, что у Эрнста было много влиятельных знакомых, его дядя Густав Штреземан был рейхсканцлером и министром иностранных дел в период Веймарской республики. Один из родственников Эрнста был владельцем завода в Нюрнберге, выпускавшего для германской армии мотоциклы марки «Цундап». Созрел план! Хотя завод и был временно закрыт американцами, но на нём оставалось ещё довольно много запчастей, из них можно было собрать мотоцикл с коляской.

В те дни настоящий кофе был на вес золота. У моих американцев его было — хоть отбавляй. Но как его вывезти с базы, чтобы не быть пойманным и уволенным?

Голь на выдумки хитра! Мне помогла моя русская смекалка! Мой план операции «Кофе за мотоцикл» был обдуман тщательнее, чем все знаменитые ограбления пирамид египетских фараонов.

Эрнст приезжал на работу на маленьком мопеде — велосипеде с маленьким мотором. Проезжая через КПП, он приветствовал дежурного солдата на английском языке, иногда обменивался с ним шутками. При выезде — то же самое. Солдаты пропускали его без проверки, только махнув рукой.