Сигизмунд Дичбалис - Зигзаги судьбы

Было трудно! Но… учились!

И вот эту мою попытку сделаться «интеллигентом», получить высшее образование, пришлось прервать.

Мы с женой зашли в здание, где проходили собеседования с подавшими заявления на выезд. Читая надписи на незнакомом для нас языке, переступили мы через порог комнаты, где сидел клерк — представитель страны, приглашавшей нас к себе на работу.

Повертев наши бумаги (а на моей было написано: «…посещал Высшие курсы по строительству подземных и наземных сооружений») и усмехнувшись, клерк стал говорить о том, как хорошо жить в его стране: тепло, пальмы, всего довольно, суровых зим не бывает!

Переспросив его насчёт отсутствия зимы, мы поняли, что ошиблись адресом. Это не Канада, вход в представительство которой был на другой стороне коридора, а Австралия. Ухватив меня за рукав, уговорила меня жена поменять снежные склоны канадских гор на «бананово-лимонную» утопию Австралии. Спасибо ей за это! Нам повезло!

Через пару месяцев мать и отец Труды стояли в воротах «Золотого сердца» и махали платочком вслед исчезающей за поворотом телеги с двумя будущими австралийцами и их скудным скарбом, состоявшим из нескольких смен постельного белья, оставленного мне американцами и шести серебряных ложек с монограммами семьи жены. Кроме скудного запаса сигарет и сэкономленных двух английских фунтов стерлингов у нас не было ничего.

После всяких проверок, размещения в бараках на несколько суток и прививок, нас погрузили на поезд и повезли в итальянский порт Неаполь. В ожидании погрузки на один из зафрахтованных UNRRA теплоходов, мы были размещены в городке Капуа. В нашей палатке была ещё одна пара, молодожёны Владимир и Мария Богачёвы.

Уроки английского языка занимали утреннее время, а вот после очень скромного обеда в столовой лагеря, с какой-то «злобой» в желудке, Мария и я оставляли Труду и Володю зубрить английский и австралийскую Конституцию, а сами отправлялись на добычу любого съестного.

Мы обменивали на продукты разные вещи из нашего скудного скарба, в том числе обменяли мой старый серый шерстяной костюм (в Австралии ведь тепло!). Особенно хорошо шли «бриллианты» из брошки, купленной на барахолке за бесценок, их мы продавали или обменивали лишь

по одному в день, чтобы не «обесценивать» их, предлагая сразу дюжину. Эти блестящие камешки так охотно обменивались итальянцами на продукты или вино, что, продав их так легко, мы стали раздумывать — а не были ли они и вправду настоящими бриллиантами? Спекулянты-итальянцы понимали в этом деле больше нас, не видавших много бриллиантов в нашей скромной жизни. Ну, теперь жалеть нечего, а тогда, наша четвёрка попивала кисловатое вино и закусывала простой, но вкусной ерундой. По тем временам это что-то значило!

Пришёл день погрузки! Вот и теперь вспоминаю, с каким чувством веры в наше будущее разгуливали мы по палубе. Золотая наша молодость! Любое облачко на горизонте представлялось не более чем пустяком — по сравнению с тем, что нами уже было пережито.

А облака на нашем южном небосклоне появились скоро! Женщин и мужчин поместили в разные трюмы. У немногих счастливчиков, которым достались двухместные каюты, была возможность как-то встретиться со своей «половиной» в продолжение тридцатидневного плавания. У спавших в раздельных трюмах парах появилась бессонница, и они подтверждали свою верность друг другу ночами под открытым небом — в спасательных лодках или между надстройками и трубами.

Завтрак был простым, но вкусным: каша, свежий хлеб, повидло и масло. Обед и ужин были обильными. Пока не испортился холодильник, и весь запас мяса не стал попахивать. Жалобы не помогали. Неисправность была серьёзной. Из-за нескольких необузданных «элементов», дело чуть не дошло до бунта. Спасла положение буря!

Она швыряла наш корабль несколько дней с одного борта на другой. Почти все взрослые лежали плашмя в трюмах, не думая о пище. Почти все — кроме одного поляка, профессора литературы, и меня, «опытного мореплавателя». Детей эта качка не очень беспокоила, им было даже интересно ходить чуть ли не по стенам, когда волны накреняли корабль. Дети не так страдали от морской болезни, как взрослые. Я выполнял обязанности помощника в детской столовой, и мне приходилось бегать по корабельным трапам, как обезьяна, забирая ребят от обессиленных родителей. А после столовой я возвращал детей назад по палубам или кабинам. Однажды меня так покачнуло, что я потерял равновесие и покатился по крутой стальной лестнице вниз, в трюм. Если кто из вас так падал — объяснять Вам не надо. Сами знаете. А вот тем, у кого такого опыта нет, объяснить нельзя. Просто не поймут, как чувствует себя человек, у которого всё его тело покрыто сплошным синяком.

Столы в столовой накрывались регулярно, несмотря на погоду. И то, что оставалось не тронутым, всё выбрасывалось. Мой напарник по столовой и я выбирали самое лучшее и медленно, но уверенно, уплетали по несколько порций каждый. Не всё было плохо на пути к тому месту, куда нас влекла надежда!

При входе из Средиземного моря в Суэцкий канал, в Порт-Саиде, наш теплоход облепили сотни маленьких лодок, нагруженных коврами, египетскими фесками и тапочками, изделиями из листовой меди. Торговля велась не совсем обыкновенным способом. От палубы до воды было метров тридцать, по-арабски или по-английски говорили из нас немногие, товар было плохо видно, а покупать «кота в мешке» не хотелось. Появились бесконечные верёвки, которыми мы поднимали на палубу предложенный товар. После отчаянной торговли с обеих сторон с помощью знаков пальцами, руками и головой мы или отсылали товар назад или вкладывали деньги в укреплённые для этого на верёвке мешочки. Вся эта ярмарка происходила на фоне бесконечных знойных песков со стороны пустыни и такого галдежа со стороны лодок с арабами, что у нас болела голова до самого перехода экватора. Если к тому прибавить рёв загружаемого скота (для пополнения испорченных запасов мяса), то всем будет понятно, что истерика рок-н-ролла по сравнению с тем «музыкальным» сопровождением звучала бы как колыбельная.

Мы подходили к экватору! Теперь, после многочисленных перелётов этой воображаемой линии, этот момент не вызывает у меня особых эмоций. Тогда же для всех пассажиров парохода момент казался интересным.

Через палубные леера перевешивались, чуть не падая за борт, те, которые надеялись увидеть какую-то полосу на воде, переход которой будет означать, что мы начинаем ходить «вверх ногами». На верхней палубе проходила церемония, посвящённая этому переходу, и каждый из нас получил на листке блокнота свидетельство о переходе экватора. — «тогда-то и в такое время».

Подули холодные ветры (был ноябрь), но солнце всё ещё просвечивало через проходившие над нами тучи. Опять те, кто не очень страдал от качки, вдыхали солёную влагу и всматривались в даль, дабы не пропустить берега Австралии. Мы были как в трансе: дельфины, какой-то вид китов, летающие рыбы и по ночам серебряный блеск светящегося планктона! Не хватало только морских русалок, но нам их обещала, добродушно подсмеиваясь, команда судна. «Вот доплывём до Австралии — тогда увидите такие вещи, что и во сне не снилось!» — говорили они нам.