Андрей Шляхов - Распутин. Три демона последнего святого

«Распутину Императрица продолжала верить до его последних дней, призывая к такой же вере и своего супруга», — добавляет Спиридович.

Полковник Кобылинский, которого Временное правительство назначило комендантом при арестованной в 1917 году царской семье, говорил: «Вот теперь я могу сказать, что настанет время, когда русское общество узнает, каким невероятным мукам подвергалась эта Семья, когда разные газетные писаки с первых и до последних дней революции наделяли Их интимную жизнь разными своими измышлениями. Возьмите хоть всю эту грязь с Распутиным. Мне много приходилось беседовать по этому вопросу с Боткиным. Государыня болела истерией. Болезнь привела Ее к религиозному экстазу. Кроме того, так долгожданный и единственный Сын болен и нет сил помочь Ему. Ее муки как матери на почве этого религиозного экстаза и создали Распутина. Распутин был для Нее святой. Вот когда живешь и имеешь постоянное общение с этой Семьей, тогда, бывало, понимаешь, как пошло и подло обливали эту Семью грязью. Можно себе представить, что Они все переживали и чувствовали, когда читали в Царском все милые русские газеты».

Феликс Юсупов, с присущим ему цинизмом, откровенничал с министром внутренних дел, конституционным демократом Маклаковым (именно из-за принадлежности к партии кадетов монархисты Юсупов и Пуришкевич откажут Маклакову от участия в убийстве Распутина): «Если убить сегодня Распутина, через две недели Императрицу придется поместить в больницу для душевнобольных. Ее душевное равновесие исключительно держится на Распутине; оно развалится тотчас, как только его не станет. А когда Император освободится от влияния Распутина и своей жены, все переменится: он сделается хорошим конституционным монархом».

Юсупов ошибался. Он вообще не отличался умом — только красотой. И к сожалению, он был очень деятелен и настойчив.

«И увидели они его издали, и прежде нежели он приблизился к ним, стали умышлять против него, чтобы убить его.

И сказали друг другу: вот, идет сновидец; пойдем теперь, и убьем его, и бросим его в какой-нибудь ров, и скажем, что хищный зверь съел его; и увидим, что будет из его снов» (Быт. 37:18–20).

Министром внутренних дел вместо Хвостова стал Протопопов. Назначение состоялось не без одобрения Распутина, к которому новый министр весьма искусно втерся в доверие, представляясь человеком благочестивым, верившим в избранность и святость Григория Ефимовича. Протопопов был совершенно не похож на кабацкого гуляку Хвостова, в свое время пытавшегося добиться расположения Распутина, организуя совместные застолья. На стороне Протопопова был Бадмаев, который всячески уговаривал Распутина поддержать его.

К концу жизни Распутин стал падок на лесть. Вряд ли можно обвинять его в этом, вспомнив, сколько незаслуженной хулы он постоянно выслушивал о себе. На этом фоне клеветы и нападок любое доброе слово воспринималось Распутиным благосклонно и приязненно, и постепенно он начал утрачивать чувство меры.

Не исключено, что на выбор Распутина повлияла не столько лесть, сколько человеческая мягкость Протопопова. Протопопов и впрямь был мягок, мягок до нерешительности. В феврале 1917 года это его качество сыграло плохую службу самодержавию, хотя, вне всяких сомнений, сохранило множество жизней. «Могильщиком царского режима» назвал Протопопова в своих мемуарах лидер кадетов Милюков.

Вырубова, которая искренне поверила в то, что Протопопов — единственный кандидат, который не только будет непрестанно заботиться о безопасности Распутина, но и сможет оградить его от нападок думских говорунов, убедила в том императрицу.

Седьмого сентября 1916 года Александра Федоровна писала мужу: «Мой ненаглядный… Шт[юрмер] хочет предложить на пост министра внутренних дел князя Оболенского из Курска-Харькова (перед тем он был в старой ставке при Николаше!!)… но Гр. убедительно просит назначить на этот пост Протопопова. Он в дружбе с нашим Другом уже по крайней мере четыре года и очень много говорит за него. Ты знаешь его, и он произвел на тебя хорошее впечатление, — он член Думы (не левый), а потому будет знать, как себя с ними держать… Уже, по крайней мере, четыре года, как он знает и любит нашего Друга. И любит Его — это многое говорит в пользу этого человека… Я не знаю его, но верю в мудрость и руководство нашего Друга».

Император согласился не сразу. «Сердечно благодарю тебя за твое дорогое длинное письмо, в котором ты мне передаешь поручения от нашего Друга, — отвечал он. — Мне кажется, что этот Протопопов — хороший человек, но у него много дел с заводами и т. п. Родзянко уже давно предлагал его на должность министра торговли вместо Шаховского. Я должен обдумать этот вопрос, так как он застигает меня врасплох. Мнения нашего Друга о людях бывают иногда очень странными, как ты сама это знаешь, — поэтому нужно быть осторожным, — особенно при назначении на высокие должности… Это нужно все тщательно обдумать! От всех этих перемен голова идет кругом. По-моему, они происходят слишком часто. Во всяком случае, это не очень хорошо для внутреннего состояния страны, потому что каждый новый человек вносит также перемены в администрацию. Мне очень жаль, что мое письмо стало таким скучным».

Но в конце концов император уступил и, несмотря на то, что Протопопова ему первоначально рекомендовали в качестве министра торговли и промышленности, назначил его министром внутренних дел.

«Да благословит Господь выбор тобою Протопопова! — обрадовалась императрица. — Наш Друг говорит, что ты этим избранием совершил акт величайшей мудрости».

В роли министра бывшему депутату от кадетов Протопопову в Думе пришлось несладко. «Он был жалок, но мы его не пожалели. Он потом жаловался, что его „били, заплевали, бичевали, затюкали“, — и этим объяснял даже свой окончательный переход к правым. Я принял в этом большую долю участия», — вспоминал Милюков, бывший не в силах простить Протопопову его «предательства».

Первого ноября 1916 года Милюков выступил со своей знаменитой речью в Государственной думе. «1 ноября, в Петрограде, лидер Кадетской партии Милюков произнес в Гос. Думе речь, которую позже сам назвал: „штурмовым сигналом“, — вспоминал генерал Спиридович. — Делая вид, что у него имеются какие-то документы, Милюков резко нападал на правительство и особенно на премьера Штюрмера, оперируя выдержками из немецких газет. Он упоминал имена Протопопова, митрополита Питирима, Манасевича-Мануйлова и Распутина и назвал их придворной партией, благодаря победе которой и был назначен Штюрмер и которая группируется „вокруг молодой царицы“. Милюков заявлял, что от Английского посла Бьюкенена он выслушал „тяжеловесное обвинение против того же круга лиц в желании подготовить путь к сепаратному миру“. Перечисляя ошибки правительства, Милюков спрашивал неоднократно аудиторию — „Глупость это или измена“ и сам в конце концов ответил: „Нет, господа, воля ваша, уже слишком много глупости. Как будто трудно объяснить все это только глупостью“. Дума рукоплескала оратору. Со стороны правых неслись крики — „клеветник, клеветник“, председатель не остановил оратора… Произнося свою речь, Милюков, конечно, понимал, чего стоят во время войны утверждения немецкой газеты, на которую он ссылался. Он знал, что никаких данных на измену кого-либо из упоминавшихся им лиц не было. Он клеветал намеренно. И эта клевета с быстротою молнии облетела всю Россию и имела колоссальный успех. Вычеркнутые из официального отчета слова Милюкова были восстановлены в нелегальных изданиях его речи. Листки с полной речью распространялись повсюду.