Александр Прищепенко - ШЕЛЕСТ ГРАНАТЫ

«Николай Иванович Павлов был одной из самых значительных и активных фигур «во втором этаже власти» Первого Управления. Его биография такова. В 1938 или 1937 году его отозвали с последнего курса университета (кажется, с химфака) и направили работать следователем госбезопасности. В это время Берия менял сверху донизу аппарат, доставшийся ему от Ежова (большинство старых просто сажал, и они, как правило, погибали в лагерях вместе со своими недавними жертвами). Павлов оказался подходящим к своей новой роли, быстро пошел в гору (не буду гадать, благодаря каким способностям; сам он говорил, что никогда не применял физических мер воздействия – враги сами признавались во всех преступлениях при виде его черных глаз!). В 1942 году Павлов – начальник управления МГБ (или НКВД, не помню) Саратовской области (как раз тогда там в тюрьме погибал с голоду Н. И. Вавилов; Леонтович по этому поводу говорил: «Николай Иванович – т. е. Павлов – давно имеет отношение к науке…»), а осенью того же года Павлов уже начальник контрразведки Сталинградского фронта. Это был важнейший пост! Через 20 лет мой знакомый Д. А. Фишман ехал вместе с Павловым в вагоне по этим местам, кажется, на какие-то испытания. Павлов и Д. А. стояли у окна тамбура, курили. Павлов молча смотрел на проплывающую мимо бесконечную, унылую солончаковую степь с редкими отдельными чахлыми кустиками. Внезапно, видимо, под действием нахлынувших воспоминаний, он начал говорить. Д. А. отказался (побоялся) сказать мне конкретно, что это были за воспоминания, сказал только, что это было неописуемо страшно».

Холодно прозвучал голос Павлова: «Какие курсы были профильными на вашем факультете?» Услышав в ответе слова «изотопы», «нейтроны», «ядерные излучения», Павлов оживился и задал несколько вопросов, причем ему нельзя было отказать в компетентности – он коротко и точно дополнял сказанное. Было видно, что ответы удовлетворяют его, возможно – вызывают воспоминания, о том, как он сам рассказывал о сборках, отражателях, изотопах, да не кому-нибудь, а Берии и как-то, похолодев от ужаса, услышал слова всесильного наркома: «Вы, Павлов, потеряли большевистскую остроту…» (об этом эпизоде упоминает А. Д. Сахаров). Берия руководил и атомным проектом и от того, правильным ли оказывалось решение Павлова, зависела не оценка дипломной работы, а – встретит ли он ближайшее будущее на свободе и будет ли жив вообще. Лицо Павлова подобрело и все стало напоминать беседу двух приятелей. Ученый секретарь, улучив паузу, напомнил, что к защите готовы и другие дипломники. Павлов встал, подошел, крепко пожал руку, хлопнул по плечу и сказал: «Молодец! Отлично!». Потом, при случайных встреча в институте, Павлов улыбался и Дружелюбно кивал.

Любой человек вряд ли заслуживает, чтобы его портрет писали только черной краской. Видимо, того же мнения о Павлове придерживался и А.Д. Сахаров:

«Последний раз я видел Павлова на открытии памятника Курчатову в 1971 году. В это время он был директором небольшого завода МСМ 19*(правда, весьма важного по характеру продукции). Павлов подошел ко мне, сказал:

– Желаю вам успеха во всех ваших делах (он прекрасно знал, что за дела у меня были в это время – не бомбы)».

Через некоторое время было получено удостоверение «ударника коммунистического труда» – ничего не значащая бумажка – но автограф Павлова зелеными чернилами (такими он расписывался и на служебных документах) напоминал о заседании экзаменационной комиссии (рис. 2.12). Такой же автограф был и на моем дипломе.

После защиты дипломной работы всех выпускников МИФИ перевели на должности инженеров (преддипломную практику мы проходили в качестве техников) в том же НИИАА.

Генератор нейтронов (рис. 2.13) с «моей» схемой поджига, был «доведен» много позже, в 1974 году, уже без моего участия. Исследования же по созданию датчика приземного срабатывания и системы запуска миниатюрного реактора продолжения не имели. Вполне возможно, что и начальство также понимало изъяны этих концепций, но считало важным поддерживать высокий уровень работоспособности и компетенции сотрудников института, потому что атмосфера в НИИАА располагала к застою. Зарплаты там были сравнительно высокими (даже еще не прошедшие защиту дипломники получали примерно в полтора раза больше, чем зрелые инженеры в других организациях), в зависимости от стажа работы в институте полагались надбавки. По западным меркам, зарплата новоиспеченного инженера была, конечно, ничтожной – чуть более $400 по официальному курсу.

19* На самом деле – НИИ авиационной автоматики, позднее – ВНИИА

Рис. 2.12. Удостоверение «ударника коммунистического труда» с подписью Н. Павлова

Рис. 2.13. Нейтронный генератор ТГИ-97, со схемой поджига нейтронной трубки на насыщающемся дросселе

Некоторые молодые специалисты в этой ситуации считали для себя достаточным нажимать изо дня в день клавиши пересчетных приборов, ничем не интересуясь и полагаясь на автоматический рост своего благосостояния со временем. Этот рост был одним из приемов, которыми руководство старалось предотвратить увольнение.

Обычно расположенные к научной работе становились в НИИАА узкими специалистами. Такой специалист мог в течение всей своей карьеры разрабатывать те же схемы поджига, состоящие из четырех элементов, собирал максимум информации о магнитных материалах сердечников, свойствах и надежности резисторов, дросселей и прочем. Открыв тетрадь, он мог дать справку об огромном числе опытов с самыми различными вариантами таких схем. Это вызывало уважение, но я не чувствовал, что такая деятельность может устроить меня.

Дисциплина в институтах Средмаша была строгая: начальство контролировало приход и уход с рабочего места в обеденный перерыв с точностью до секунд. Одному из сотрудников, в ответ на претензию за якобы необоснованное снятие квартальной премии начальник ответил: «Мы с тобой столкнулись в дверях, потом я прошел по коридору и только тогда по радио прозвучал сигнал точного времени». Тем более принципиальными были сражения в домино в течение остававшегося от обеденного перерыва времени: велась таблица результатов, создавались и распадались коалиции игроков, среди которых были свои фавориты и парии. Одним из принадлежавших к последней категории был явно неуравновешенный сотрудник, носивший кликуху «Припадочный» (здесь и далее следует иметь в виду примечание на стр. 254). К тому же его недолюбливали, не без оснований подозревая в стукачестве.