Иван Майский - Воспоминания советского дипломата (1925-1945 годы)

В самом начале обеда произошел забавный инцидент. На столе перед Иденом в числе других вин стояла большая бутылка перцовки. Желтоватый цвет жидкости несколько напоминал шотландское виски. Иден заинтересовался этой бутылкой и спросил Сталина:

— Что это такое? Я до сих пор не видал такого русского напитка.

Сталин усмехнулся и с искринкой в глазах ответил:

— А это наше русское виски.

— Вот как? — живо откликнулся Иден. — Я хочу его попробовать.

— Пожалуйста.

Сталин, взяв бутылку, налил Идену бокал. Иден сделал большой глоток. Боже, что с ним сталось! Когда Иден несколько отдышался и пришел в себя, Сталин заметил:

— Такой напиток может пить только крепкий народ. Гитлер начинает это чувствовать.

После обеда, как обычно на сталинских банкетах, в соседнем помещении был устроен кинопросмотр с перерывами, который затянулся до глубокой ночи.

Иден остался очень доволен вечером у Сталина. Он рассматривал его, как симптом того, что выявившиеся во время переговоров разногласия не испортят дружескую атмосферу между обеими странами. А днем позже нам удалось еще больше поднять настроение британского министра иностранных дел.

Все тот же неутомимый Ф.Ф.Молочков пригласил английскую делегацию в балет, выступавший тогда в Филиале Большого театра. Здесь не было ни Семеновой, ни Улановой: они находились в эвакуации, но все-таки балет, на котором присутствовал Иден, был очень хороший и произвел на англичан большое впечатление. Сидя рядом со мной, Иден даже сказал:

— Такой балет в Москве сейчас, когда фронт находится от нее в каких-либо 60 милях, просто вдохновляет. Он создает надежду, — нет, больше! — уверенность, что вы сумеете выдержать страшное испытание.

С этими словами Идена хорошо перекликаются строки военных мемуаров Черчилля, относящиеся как раз к периоду московских переговоров:

«В течение шести месяцев кампании немцы достигли очень многого и нанесли врагу такие потери, каких не пережила бы ни одна другая нация. Однако три важнейших объекта немецкого наступления — Москва, Ленинград, Нижний Дон по-прежнему прочно оставались в руках русских. Кавказ, Волга, Архангельск были еще очень далеко. Русские армии не только не были разгромлены, но сражались все лучше и лучше, и их сила, конечно, должна была возрасти в наступающем году (1942 г. — И.М.). Пришла зима. Становилось совершенно ясно, что война будет носить затяжной характер. Все антинацистски настроенные народы великие и малые — радовались первой неудаче германского блицкрига» [206].

В те немногие часы, которые оставались у меня свободными от переговоров и выполнения различных дипломатических функций, я старался лучше вглядеться в суровое лицо военной Москвы и встретиться с интересовавшими меня товарищами и знакомыми.

Москва декабря 1941 г. сильно отличалась от той пестрой, шумной, многолюдной, несколько беспечной Москвы, которую я знал в довоенные годы. Сейчас все выглядело иначе. На улицах было мало людей, а те, кто показывался, торопливо шагали, явно спеша по делу. Не слышно было столь обычного в городе смеха, — все лица были серьезны и угрюмы, с крепко сжатыми губами. То и дело проходили воинские части или колонны мобилизованных с лопатами на плечах. На многих площадях и перекрестках мрачно темнели противотанковые заграждения и баррикады. Сугробы снега лежали на мостовых и тротуарах. Окна домов часто были выбиты и наскоро заделаны досками или фанерой. По ночам царила кромешная тьма: всеобщее затемнение проводилось очень строго. Все разговоры вращались около войны, около тяжелых боев, воздушных налетов, продовольственных трудностей, холода в квартирах, перебоев в городском транспорте. Но нигде не было паники или пораженчества. Декабрьская Москва была похожа на человека исхудавшего, но зато сохранившего стальные мускулы и несгибаемую волю.

Виделся я с несколькими старыми друзьями, работавшими в разнообразных сферах советской жизни — экономической, партийной, дипломатической, культурной, — везде чувствовалась решимость отстаивать Москву до конца и какое-то глубокое, внутреннее убеждение, что в конечном счете, как бы ни были велики потери и страдания, мы победим. Это сильно вдохновляло меня.

Были у меня интересные разговоры и с руководящими деятелями Советского государства. Я долго беседовал с К.Е.Ворошиловым о ходе и перспективах войны, с А.И.Микояном о военно-экономических отношениях между СССР и Англией, а также о приспособлении советского торгпредства в Лондоне к новым условиям.

Очень любопытная встреча у меня произошла с наркомом военно-морского флота Н.Г.Кузнецовым. Я уже упоминал, что в начале июля 1941 г. в Англию прибыла военно-морская миссия СССР. В тот момент трудно было сказать, в каком направлении будут развиваться события. Неизвестно было, в частности, сколько времени миссии придется пробыть в Лондоне. В такой обстановке было естественно, что члены миссии прибыли в Англию без своих семей. Однако к декабрю 1941 г. многое выяснилось. Выяснилось, что война будет носить очень затяжной характер, что наша военно-морская миссия будет длительно работать в Лондоне и что членам ее придется оставаться здесь весьма подолгу. Тогда вполне законно встал вопрос о приезде семей. Попытки самих военных урегулировать этот вопрос в ведомственном порядке не удались. Ввиду этого я решил, отправляясь с Иденом в Москву, лично поговорить здесь в соответствующих инстанциях, в особенности с Н.Г.Кузнецовым, от которого в первую очередь зависела доставка семей в Англию. В Наркоминделе меня отговаривали от подобного шага, предрекая его бесплодность. А о Н.Г.Кузнецове прямо говорили: «Человек он суровый, с чувствами подчиненных мало считается, на выезд семей и их транспортировку по морю согласия не даст, зачем вам нарываться на отказ?» Я, однако, не послушался, говорил по данному вопросу в ЦК, а потом отправился к Н.Г.Кузнецову. Я изложил ему суть вопроса и энергично поддержал просьбу работников миссии, приводя различные аргументы — и человеческие, и деловые. Каково же было мое удивление и приятное разочарование, когда Н.Г.Кузнецов сразу же пошел мне навстречу и обещал немедленно принять меры для отправки семей членов миссии в Лондон. Н.Г.Кузнецов исполнил свое обещание, и в 1942 г. из СССР в Англию потянулась длинная цепочка жен и детей, которые, преодолевая многочисленные трудности, опасные приключения и даже с риском для жизни, ехали в Лондон. А для меня лично эта первая встреча с Н.Г.Кузнецовым явилась началом дружеских отношений с ним, которые укрепились в последующие годы.

Как-то в связи с подготовкой к очередной встрече обеих делегаций я оказался в кабинете Молотова, где находился также и Сталин. Молотов сидел за письменным столом, а Сталин расхаживал из конца в конец по кабинету и на ходу высказывал суждения и давал указания. Когда вся подготовительная работа была закончена, я обратился к Сталину и спросил: