Филипп Александр - Королева Виктория

Блэкфрайерс стал единственной победой Гладстона в 1869 году. Премьер-министр, добившийся принятия своего законопроекта о церкви в Ирландии, сражался сейчас на другом фронте — любовном. Буквально потеряв голову от охватившей его страсти, все вечера, а порой и дни он проводил теперь не у себя в кабинете, а у красавицы Лауры Тислетвайт. С этой тридцатипятилетней уроженкой Шотландии — в прошлом дамой полусвета, а ныне ярой поборницей нравственности — он познакомился пять лет назад.

Он был так поглощен своим чувством, что даже забросил работу по спасению проституток и писал в своем дневнике, усеянном крестиками, свидетельствующими о греховных желаниях, что он живет «в сказке “Тысяча и одной ночи”». Он посылал Лауре по нескольку писем в день, каждое начиная обращением: «Душа моя!» — ив одном из них написал: «Моя жизнь всегда была борьбой между долгом и искушением».

Молодая женщина была замужем за состоятельным военным, и в лондонских клубах анекдоты об отношениях красавицы Лауры с премьер-министром на время потеснили анекдоты о миссис Браун. «Гладстон, видимо, совершенно потерял голову», — писал лорд Карнавон одному из своих друзей. Лорд Дерби удивлялся, как премьер-министр может вот уже столько времени жить с особой, которая «не принята в свете». Дизраэли не смог отказать себе в удовольствии проинформировать об этой истории Викторию, и его разоблачения окончательно подорвали уважение королевы к Гладстону: не то чтобы ее шокировали его любовные похождения и его грехопадение, у нее вызвало отвращение извечное ханжество благочестивых речей ее премьер-министра. А эта его мания всюду примешивать Бога: и к политике, и к проституткам! А его пояснительные записки на двенадцати листах к бесчисленным проектам реформ или докладам по колониальным проблемам, в которых она ничего не могла понять уже с первой строчки! Альберт сумел бы достойно ответить на путаную аргументацию Гладстона. Он доказал бы ему, что его законы вредны как для страны, так и для монархии. Эти двое никак не могли найти общего языка. Властная венценосная вдовушка приводила в оцепенение прорицателя-лесоруба. А огромный рост премьер-министра пугал королеву. Не имея физической возможности смотреть ему прямо в глаза при разговоре, Виктория предпочитала говорить ему «нет» в своих записках, которые она подкрепляла неизменными бюллетенями о плохом состоянии своего здоровья, подписанными доктором Дженнером. В феврале 1870 года умирающий генерал Грей воскликнул: «Дженнер умудрился превратить Ее Величество в инвалида!» На что врач возразил: «Разве не лучше сказать, что королева не может делать того-то и того-то из-за дурного состояния своего здоровья — что отчасти правда, — чем сказать, что она просто не хочет этого делать?»

Генерала Грея сменил при королеве Генри Понсонби, племянник Каролины Мельбурн. Он был не таким церемонным, как его предшественник, и более гибким: «Когда она настаивает на своем, утверждая, что дважды два пять, я говорю ей, что не могу помешать себе думать, что дважды два четыре. Она отвечает мне, что в моих словах, должно быть, есть доля правды, но она-то все равно ЗНАЕТ, что дважды два пять. И тогда я просто перехожу к другому вопросу». Столкнувшись с ее упрямством, министр юстиции лорд Галифакс хлопнул себя по лбу и пробормотал что-то о «некоторых признаках безумия».

Поведение Берти отнюдь не способствовало укреплению престижа монархии. Его похождения, непомерные траты и любовницы вызывали улыбку у друзей и беспокойство у тех, кто опасался, как бы корона не скатилась к подножию трона, как это часто изображали карикатуристы. Первые страницы всех газет пестрели сообщениями о бракоразводном процессе, затеянном против леди Мордаунт ее мужем. Леди Мордаунт входила в кружок завсегдатаев Мальборо-хауса, и то, чего опасался Альберт накануне своей смерти, произошло сейчас. Принца Уэльского вызвали в суд в качестве свидетеля. На судебном заседании были оглашены двенадцать писем, которые принц написал своей приятельнице, в настоящий момент находившейся на лечении в психиатрической клинике. Письма эти были абсолютно невинными по содержанию и разочаровали любителей клубнички, но не противников монархии. Лорд-канцлер никак не мог отделаться от мысли, что этот процесс нанес принцу Уэльскому такой же ущерб, как «какая-нибудь революция».

Королева направила сыну телеграмму, чтобы выразить ему свою поддержку и симпатию. «Я никогда не смогу сполна отблагодарить вас за те добрые и ласковые слова, что вы адресовали мне», — ответил Берти. Но вот что она написала Вики: «Эта неприятная история унизительна для нас не только потому, что он невиновен, в этом я никогда не сомневалась, но и потому еще, что его имя трепалось в связи со всей этой грязью и ставилось в один ряд с подобными личностями, что совершенно не допустимо... Поверь мне, дети являются постоянным источником тревоги для их родителей, и боль, которую они причиняют им, неизмеримо больше той радости, что они доставляют. Поэтому-то я и не могу понять твоих восторгов по поводу того, что скоро у тебя появится еще один малыш». Как и Алиса, Вики ждала шестого ребенка. Ленхен была беременна третьим. Она переехала в Камберленд-лодж, где была совершенно счастлива и где оказалась в некотором отдалении от матери, что вызвало недовольство Виктории.

Чтобы заменить Ленхен, у нее оставалась Луиза, которая, как и Берти, унаследовала пылкий темперамент и эксцентричность своей родительницы. Луиза была самой красивой из пяти сестер. В отличие от трех старших, она быстро сменила траурные одежды на модные платья с корсетом и зауженной талией, выгодно подчеркивавшие ее формы и очень ее красившие. Веселая и артистичная, она была словно солнечный лучик в этом мрачном царстве, в которое превратился двор, где королем был Джон Браун.

В трехлетнем возрасте Луиза взяла свой первый урок рисования у Эдварда Корбоулда, преподавателя, которого пригласил к своим детям Альберт. Корбоулд не стал заставлять ее копировать полотна известных мастеров, хотя многих юных барышень того времени именно так учили рисовать. Он побуждал ее проявлять собственную индивидуальность. В конце жизни она признается: «Он был одним из моих немногочисленных настоящих друзей и многому научил меня... и не только в искусстве».

Ученица имела талант к живописи, но еще больший — к ваянию. Ее мать задавалась вопросом, достойное ли это занятие для молоденькой девушки. Дело в том, что королева была ярой противницей закона об эмансипации женщин, который недавно внес на рассмотрение парламента депутат-либерал Джон Стюарт Милль. Этот экономист, опубликовавший в 1869 году свой доклад о «Зависимом положении женщин», распространял абсурдные, по ее мнению, идеи. Следствием распространения этих идей стало то, что в Манчестере пять тысяч женщин потребовали права голоса. Художница Беатрикс Поттер вместе с миссис Хаксли, супругой крупного ученого Томаса Хаксли, подписали петицию о «правах женщин». «Мы, женщины, не созданы для того, чтобы править», — любила повторять Виктория, вынашивая очередного ребенка, а беременности ее следовали буквально одна за другой. Конечно, она была королевой. Но это была тяжелая ноша, которую небеса взвалили на ее хрупкие плечи. После смерти Альберта она всегда отказывалась надевать свою парадную королевскую мантию на церемонию открытия очередной парламентской сессии. Она написала Гладстону: «Королева просто в ужасе от идеи, что женщины могут изучать медицину, да еще в компании мужчин. Это идет вразрез со всеми моральными принципами!»