Филипп Александр - Королева Виктория

Она находила его забавным, любила его юмор и его восточные фантазии. Его поэтические излияния скрашивали ее жизнь и делали не таким тяжким груз ее королевских обязанностей. Она поделится с лордом Роузбери: «Когда мы не могли прийти к согласию, он так проникновенно и убедительно произносил “dear Madam” [114] Любезная сударыня (англ.). , склонив свою голову».

Со своим восточным чародеем и своим шотландским ангелом-хранителем Виктория перестала отныне давить в себе свою веселую и жизнерадостную натуру и не испытывала больше по этому поводу никаких угрызений совести. 1 января 1877 года, на пике своей славы, новоявленная императрица послала Джону Брауну поздравительную открытку, на которой была изображена юная субретка, а под рисунком были напечатаны следующие стишки:

Она подписала эту открытку своей царственной рукой: «Моему лучшему другу Д.Б. от его лучшей подруги. К.И.В.». В начале XX века один из ее биографов, Е. П. Тисдалл, найдет в Шотландии фрагмент записки, адресованной Брауну, на котором можно было прочитать: «I can’t live without you» [115] Я не могу жить без вас (англ.). с подписью «your loving one» [116] Любящая вас (англ.). .

Став эсквайром, Браун обзавелся собственными апартаментами в Виндзорском дворце и доме в Осборне, а также отдельным коттеджем в Бальморале. И собственным лакеем. Шотландец постоянно вступал в пререкания с лордом-интендантом по поводу количества алкоголя, выделяемого слугам, и королева всегда принимала его сторону. А пил он все больше и больше, но она делала вид, что не замечает этого. Однажды, когда он, мертвецки пьяный, упал, растянувшись перед ней во весь рост, она воскликнула: «Я почувствовала, как земля заходила у меня под ногами!» В другой раз он просто не смог выполнять свои обязанности, и Понсонби, не проронив ни слова, занял место Брауна в карете позади королевы, выезжающей на прогулку. А личный врач королевы не раз выводил его из запоя.

Шотландец не любил позировать фотографам, но она заставляла его это делать. Она не уставала восхищаться его решительным подбородком, высоким ростом, статной фигурой и сильными ногами и коллекционировала его фотографии наряду с фотографиями своих детей. Он был настоящим мужчиной, хозяином в доме. Он был вестником хороших и плохих новостей, ибо именно он приносил ей телеграммы от членов ее семьи, а также выступал третейским судьей, разбирая конфликты между слугами. Он всегда выступал в роли распорядителя всех празднеств, в том числе и ежегодного бала гилли. Луиза, Беатриса, лед и Черчилль и даже сама Виктория танцевали с ним.

Как и королева, Браун терпеть не мог Гладстона, которого называл «римлянином». Но всегда был «вежлив» с Дизраэли, поскольку прекрасно понимал, что должен приноравливать свои симпатии к симпатиям ее величества. В своих ежедневных письмах к Вики Виктория перестала жаловаться на свои нервы и свою «бедную голову».

Титул императрицы доставлял ей безумную радость. Любые свои записки она теперь подписывала не иначе как «К.И.В.» (королева императрица Виктория). В этот день, 1 января 1877 года, эта новость была официально доведена до всех индийских магарадж, приглашенных в Дели на роскошный прием — «durbar». В честь этого события в Виндзорском дворце был устроен большой банкет. Черное платье королевы почти скрылось под каскадами драгоценностей. После ужина Дизраэли поинтересовался у ее величества, все ли индийские украшения были сегодня на ней. «О, нет! Я вам сейчас покажу остальные». И по ее приказу слуги внесли три тяжеленных чемодана. Дерзкий лорд Гамильтон не смог удержаться и представил себе, как бы смотрелась вся эта роскошь на некой высокой брюнетке.

Это посвящение в императрицы, дарованное Виктории Дизраэли, все эти победы и разные другие подарки словно высвободили ее неукротимую энергию. И вот она уже вновь с удовольствием занялась политикой и погрузилась в свою «работу королевы».

Уже полгода Англию лихорадило. По всей стране прокатилось не менее пятисот манифестаций, на которых собравшиеся осуждали жестокости, творимые башибузуками на территории Болгарии. Новые сведения о массовых убийствах православных христиан и надругательствах над женщинами подняли волну народного гнева, и Гладстон, отошедший от дел и углубившийся в теологию, вернулся к политической деятельности и принялся клеймить геноцид. По вечерам на собраниях своих единомышленников он громовым голосом призывал проклятия на голову убийц их братьев-христиан и на голову турецкого султана, этого «дьявола Абдула». Люди рвали друг у друга из рук его памфлет, двести сорок экземпляров которого разошлись за две недели. Герцог Сазерленд обвинял его в том, что он является шпионом русского царя и находится у него на жалованье. Разве не пил Гладстон чай у своей любимой Лауры Тислетвайт вместе с послом России графом Шуваловым?

Виктория погрузилась в чтение последнего тома «Жизнеописания принца-консорта», написанного Теодором Мартином, в котором речь шла о Крымской войне. Народ и пресса протестовали тогда против излишне пацифистского курса правительства. А Альберт выступал против политики русского царя, направленной на расчленение Центральной Европы на мелкие княжества, которые легко контролировать.

Когда в июне русские войска форсировали Дунай, королева с присущей ей воинственностью вновь возвысила свой голос: «Мы никогда не позволим русскому царю вступить в Константинополь». Ее, как и всех ее подданных, потрясли ужасы, творимые турками. Но она винила русских в том, что те подстрекают болгар к восстанию. А кто был заодно с Россией? «Этот гнусный тип... этот подстрекатель бунтовщиков... этот сеятель раздора... этот полубезумный Гладстон». Ее взгляд способен был пригвоздить к земле любого, кто осмеливался заговорить с ней об успехе его памфлета. Ее ненависть к этому лесорубу-проповеднику была почти патологической. Такой же глубокой, как и к русским. Она словно с цепи сорвалась. Царь бросил вызов не турецкому султану, а английской королеве.

Дизраэли направил английский флот в залив Безика, но в парламенте две партии, которые отныне называли «либеральной» и «консервативной», резко разделились на сторонников и противников войны. Правительство стояло на пацифистских позициях. Министр иностранных дел лорд Стэнли, ставший лордом Дерби после смерти престарелого герцога, довел через своего посла до сведения турецкого султана, что Англия будет сохранять нейтралитет. «Это выводит королеву из себя», — писала Виктория Дизраэли.