Филипп Александр - Королева Виктория

Более чем когда-либо ей хотелось перемены мест. В поездке ее как обычно сопровождала свита из шести десятков человек: придворные дамы, костюмерши, парикмахерши, французский шеф-повар, личный секретарь, Браун и конечно же двадцатидвухлетняя Беатриса, без которой Виктория совершенно не могла обходиться. Отправленные заранее из Осборна кровать королевы, ее письменный стол, портреты всех членов семьи, чемоданы с черными туфлями ее любимого фасона, которые она меняла каждые две недели, а также ее карета и множество лошадей уже дожидались ее в пункте назначения.

Сойдя в Шербуре с корабля, она продолжила путешествие под именем «графини Бальморальской». Она всегда на этом настаивала, хотя никого не могла этим обмануть. Президент Французской республики Жюль Греви и его министр Жюль Ферри прибыли в английское посольство, чтобы поприветствовать ее, и почтительно склонились перед Джоном Брауном. Она была восхищена прекрасными манерами республиканцев и любезно пригласила Жюля Греви присесть, словно он был монархом. Французский президент выразил ей свою радость по поводу того, что принц Уэльский стал «настоящим парижанином». И это не было преувеличением... Королеве этот комплимент понравился гораздо меньше, чем Италия, увиденная ею впервые.

Построенная из красного кирпича вилла «Клара» являла собой беспорядочное смешение стилей со своей баварской башней с колоколенкой, французской мансардой, английскими окнами и итальянской лоджией под Ренессанс. Виктория нашла строение «очаровательным». Ее комната представляла собой «небольшой будуар, обставленный прелестной мебелью и полный разных безделушек». Ее вкус — во всех областях — удручал эстетов и вызывал смех у англичан. Но из ее окон действительно открывался самый прекрасный вид, какой только можно было себе представить: гладь озера, острова, а на другом берегу — горы с заснеженными вершинами.

Впервые она говорила по-итальянски в самой Италии. И она с гордостью констатировала, что садовник понял то, что она ему сказала, а еще она с удовольствием слушала, как дети кричали ей вслед: «Evviva, la regina d’Inghleterra» [120] Да здравствует королева Англии (ит.) . Стоя за своим мольбертом, Беатриса чувствовала себя такой же счастливой, как и ее мать. Один лишь Джон Браун был недоволен. Его раздражали эти «damned» («проклятые») итальянцы, которые были слишком экспансивными и слишком уж размахивали руками при разговоре, заставляя его еще больше дрожать за безопасность Виктории.

В довершение всех неприятностей у Брауна началось рожистое воспаление кожи, и Дженнер две недели не позволял ему покидать его комнату. Первые дни шел дождь, и королева не стала выходить на прогулку без своего «телохранителя». Бедняге Брауну было так плохо, что она даже отменила свою экскурсию в Венецию, куда была приглашена одним из ее шотландских подданных, у которого был там собственный дворец. В Милане, в главном соборе города ее обступила такая плотная толпа желающих поближе рассмотреть ее, что она, к своему неудовольствию, была вынуждена быстро ретироваться. «Если бы королева находилась здесь с официальным визитом, у нас было бы пятьдесят карабинеров и не было бы никаких проблем, но она заявила и не устает повторять, что речь идет о частной поездке, поэтому в нашем распоряжении их всего двое!» — воскликнул в раздражении Понсонби.

Выздоровевший, но вечно недовольный Браун не расставался со своей шляпой, которая защищала его от этого «damned» солнца. «Он похож на англичанина на отдыхе, который не знает, чем себя занять», — заметил с иронией секретарь королевы. Иногда Виктория просила остановить карету, чтобы сделать акварельные наброски. Но шотландец не позволял ей этого, боясь покушений: «Он конечно же преувеличивал опасность и сегодня в течение всей прогулки, кстати сказать, чудесной, упорно не сводил глаз с лошадиных хвостов».

Она не боялась никаких угроз. И обожала путешествия. Впервые она не скучала по Шотландии и тихому уединению в Глассалт Шил. Она не жаловалась ни на бессонницу, ни на усталость. Теплые краски, мягкий климат, средиземно-морское веселье привели ее в хорошее расположение духа. Ее забавляли сопровождавшие ее карету два карабинера и «смешные черные свиньи, у которых здесь очень длинные ноги». Ей вновь было двадцать лет.

24 мая 1879 года королева отмечала свое «старушечье шестидесятилетие». К этому времени у нее уже было двадцать семь внуков. А двенадцать дней назад родилась первая правнучка: Феодора. Шарлотта, дочка Вики, год назад пышно отпраздновала в Берлине свою свадьбу с принцем Саксен-Мейнингенским. Вечером после торжества, вдоволь наплакавшись, Вики писала матери: «Матери не теряют своих дочерей, если те любят их так, как люблю вас я».

В каждую годовщину ее рождения непременно палили из пушек, подданные ее по всей империи возносили за нее молитвы, а внуки вбегали утром в ее спальню. Они осыпали ее кровать лепестками роз, обнимали и целовали. Вечером они разыгрывали перед ней домашний спектакль под названием «День рождения бабушки».

Виктория, тиранившая своих детей, любила общаться с внуками и получала от этого огромное удовольствие, а те, в свою очередь, обожали бабушку, особенно сыновья Берти: Эдди и Георг. Однажды, в день отъезда в Бальморал, Браун перепугал начальника вокзала своим криком: «Королева желает, чтобы дети ехали с ней!» Она беспокоилась о их будущем. Юные принцы, которым было четырнадцать и пятнадцать лет, осваивали морское дело на «Британии». Виктории не нравились эти морские походы вдали от родных берегов, ведь именно они превратили ее милого Аффи в грубого мужлана и отдалили его от семьи. Старший из мальчиков был вялым и каким-то недоразвитым. Его даже принимали за близнеца его младшего брата. Виктория сомневалась, что он сможет когда-нибудь стать для Англии хорошим королем. Герцог Кембриджский вскоре напишет ей, что этот юноша «ни на что не годен».

А еще ее сильно беспокоили высокомерие и грубый нрав Вильгельма Прусского. Вместе с Вики она перепробовала все средства в надежде вылечить его левую руку, атрофированную с рождения. В десять лет Вильгельм не мог ни быстро бегать, ни ездить верхом, ни даже самостоятельно разрезать кусок мяса в своей тарелке. Врачи привязывали вилку к его усохшей руке, чтобы хотя бы таким образом приучить его действовать ею. Виктория подарила ему пони, и он приложил немало сил, чтобы научиться вскакивать в седло так же легко, как это делали другие дети его возраста. Вики отправила его вместе с братом в лицей Касселя, где с ним обращались, как со всеми остальными учениками.

Но три победоносные войны и то, что его дед стал императором, внушили ему мысль о собственном величии. Своему отцу-либералу он предпочитал деспотичного и воинственного Бисмарка, который люто ненавидел Гладстона и британскую демократию. Он считал непатриотичной любовь своей матери к Англии. Но уважал и боялся свою английскую бабку. Однажды он отказался поздороваться со слугой, как она того требовала. Буквально испепеленный ее взглядом, он подчинился, склонившись в поклоне почти до земли.