Филипп Александр - Королева Виктория

В сентябре она принимала в Бальморале своих внуков, Алики и Ники, русских царя и царицу, находящихся в Англии с официальным визитом. Это была идея Солсбери, желавшего для Англии мирных отношений со всеми европейскими государствами, дабы у нее были развязаны руки для военных действий на африканском континенте. По случаю этого визита был устроен большой семейный сбор. Молодая царская чета въехала в Бальморальский замок ночью, под звуки волынок, сквозь двойной строй шотландских горцев с факелами в руках. «Замок полон русских!» — воскликнула Виктория. Все коридоры были заставлены чемоданами, вкусно пахнущими кожей российской выделки. Погода, к сожалению, стояла отвратительная. Берти несколько раз водил Ники на охоту под ледяным дождем, и царь написал матери: «В Бальморале еще холоднее, чем в Сибири».

В Санкт-Петербурге Алики приказала повесить в своем будуаре над кушеткой огромный портрет своей бабушки. Молодые супруги по-прежнему нежно любили друг друга. Но юная царица, которую невзлюбила свекровь и не принял народ, винивший ее в том, что она принесла их стране несчастье, впала в депрессию и мистику. День и ночь она тряслась за своего мужа в этой России, где участились покушения, совершаемые нигилистами. В Бальморале за каждым деревом стоял охранник. Начальники вокзалов в Шотландии получили драконовские предписания. Во время прохождения царского поезда все другие пути должны были оставаться совершенно пустыми.

В воскресенье вся семья, включая и ее православную часть, посетила службу в маленькой церкви в Крейти. В день отъезда Виктория снялась вместе с русской императорской четой на «движущуюся фотографию», недавнее изобретение, которое вскоре станут называть синематографом. Дети перед камерой начали прыгать. Белокурый и кучерявый двухлетний Дэвид, будущий герцог Виндзорский, всегда умел развеселить свою прабабушку. Обычно он появлялся в столовой в конце обеда и кричал: «Вставай, бабуля!» — и тянул ее за руку, пытаясь вытащить из кресла.

23 сентября эта грузная бабуля побила рекорд своего деда Георга III: «Сегодня я на один день перекрыла самое долгое царствование в истории Англии». Некоторые газеты вновь заговорили об ее отречении от престола, но беспутный наследный принц, казалось, был совершенно не создан для того, чтобы стать великим королем. В июне он выиграл дерби благодаря своей лошади по кличке Персиммон, происходящей от названия сорта хурмы, произрастающего в Индии. Победа его ждала и на скачках в Ньюмаркете. Мать прислала ему телеграмму с поздравлениями, но при этом она как никогда ранее была далека от мысли, что скаковые дорожки могут привести к трону.

Она гораздо больше полагалась на Беатрису, которая, овдовев, вновь стала исполнять при матери обязанности ее личного секретаря, отдавая этому занятию все свое время. Но то, как принцесса с ее упрощенными представлениями о политике преподносила полуслепой Виктории происходящее в мире и государстве, никак не способствовало эффективной работе правительств огромной империи. Солсбери тайком от королевы передавал наиболее важные депеши принцу Уэльскому, тонкость суждений которого ценили все министры.

Приближался очередной юбилей государыни. Но как его отметить, чтобы затмить ее золотой юбилей? Все королевство ломало над этим голову. Бигг, сменивший Понсонби во главе секретариата ее величества, придумал название «бриллиантовый юбилей», что очень понравилось королеве. На полях его докладной записки она написала: «Одобряю. К.И.В.». Джозеф Чемберлен, министр по делам колоний, решил по этому случаю устроить большой праздник и созвать на него весь цвет империи. Виктории это показалось опасным: в отсутствие вице-королей и губернаторов в любой из колоний могли устроить государственный переворот. Но Чемберлен умел настоять на своем. Друзья звали «Pushful Joe» — «Пробивной Джо» этого великого оратора, движимого непомерными амбициями и бурными страстями. Королева ценила его не только за его имперскую политику, заставлявшую забыть о его республиканском прошлом. Со своим моноклем, орхидеей в бутоньерке и всегда гладко выбритым лицом Чемберлен выглядел франтом. И как когда-то ее дорогой Диззи, он постоянно интересовался ее мнением. «Королева говорит то, что думает английский народ», — парировал он обвинения тех, кто упрекал его в том, что он стал слишком ярым монархистом. Кроме того, с помощью этого юбилея Чемберлен рассчитывал реабилитироваться за позорный рейд против Крюгера.

А королева отбыла поправлять свое здоровье под солнцем Ниццы, взяв с собой Мунши, которому по случаю своего юбилея решила пожаловать тот же ранг, что имели в ее свите лица благородного происхождения. Пришедшие в ужас от того, что им теперь придется во время путешествий общаться на равных с индийцем, придворные дамы и джентльмены запротестовали. Весь двор знал, что Абдул был мошенником, что он обкрадывал королеву и лгал ей о своем происхождении. Гарриетт Фиппс была делегирована придворными к ее величеству с ультиматумом: либо ее Мунши, либо они. Но Виктория ничего не желала слушать. И обвинила своих приближенных в расизме.

Фрицу Понсонби между тем удалось довести до ее сведения, что Абдул никогда не был принцем, он даже не был сыном врача. По просьбе ее величества Фриц разыскал в Индии отца Мунши: тот оказался нищим стариком, аптекарем одной из местных тюрем. Его соседи весело рассмеялись, когда услышали, какими привилегиями пользуется его сын при английском дворе. Виктория не хотела этому верить. И притворялась глухой, когда доктор Рид заговаривал с ней о тех женщинах, которых Мунши представлял в качестве своих жен, или о том, что Абдул подхватил венерическое заболевание. Королева продолжала брать у своего любимца уроки хинди и, к всеобщему ужасу, даже стала показывать ему депеши, поступавшие из Индии.

Гораздо большую опасность, чем сам Мунши, представлял для англичан его друг Раффудин Ахмед, который, по сведениям начальника лондонской полиции, поддерживал тесную связь с антиколониальным движением в Индии — «Мусульманской лигой патриотов». Придворные опасались, что лицемер Мунши, пользуясь доверчивостью и плохим зрением королевы, мог красть у нее документы конфиденциального характера. Дело осложнялось еще и тем, что из-за свирепствовавшего на всей территории Индии голода там назревала взрывоопасная ситуация.

Но Виктория не собиралась позволять своему двору диктовать ей какие-то условия. Ее Мунши стал полноправным членом ее свиты, сопровождавшей ее на Лазурный Берег. На вокзале в Нуази-ле-Сек в своем вагоне-гостиной она приняла Феликса Фора, прибывшего к ней специальным поездом. Инициатором этой встречи был Берти. Он хорошо знал французского президента, с которым виделся в каждый свой приезд в Париж. Королева нашла этого президента Французской республики «красивым, приятным, спокойным и деликатным мужчиной с манерами настоящего джентльмена».