Бронюс Яунишкис - От Альп до Гималаев

— А кем она была? — опять спросил я Ромаса.

— Помощницей святого Боско. Она создала женский мо­настырь пресвятой девы Марии. Воспитанницы этого монасты­ря вместе с миссионерами Боско работают в далеких миссиях.

Казалось, что Мазарели только что умерла, а может быть, она даже и жива.

— Смотри, смотри, - дернул я Ромаса за рукав. — Ее лицо вроде бы подкрашено.

— Что ты! — отпрянул он. — Это только артисты цирка красятся. Я видел, когда они приезжали в Казлу-Руда. Святые ведь не артисты.

— И Боско напудренный, — не унимался я. - Пойдем,

увидишь.

— Обязательно надо сотворить молитву, если мы хотим быть хорошими, — наставлял меня Ромас. — Тогда благосло­вение святых всегда будет нам сопутствовать. Так учил на­ставник.

И мы преклонили колени перед останками святого Боско. Я молился о том, чтобы как можно скорее начать учебу в гимназии, а закончив ее, уехать миссионером в Америку. И чтобы мне помогали монашки-литовки.

Когда мы вернулись на игровую площадку, нас там уже поджидал наставник. Он помахал нам рукой.

— Санта Барбара, ишь ты, пропали без вести, — выгова­ривал он нам. - Каждому запишу по минусу.

— За что? — возмутился я. - Мы ведь молились в базилике.

— Это правда. Мы долго молились у святого Боско и святой Мазарели, — подтвердил Ромас. — Ведь вы, наставник, говорили, что каждая молитва дает искупление грехов.

— Но молитва бессмысленна, если отсутствует послуша­ние. Святой Бернард говорил: «Лучше умереть, чем утерять послушание». Последуем примеру Иисуса Христа, которого бог послал на смерть во имя спасения людей. Главная добро­детель - это победить самого себя и стать безоговорочно по­слушным!

Итак, все под запретом. Ничего нельзя делать самому, только исполнять. Испрашивай разрешения на каждый свой шаг. Да разве можно терпеть такие муки!

— Разве и в церковь нельзя пойти без разрешения?.. — продолжал я с грустью в голосе. - Лучше было тогда сюда и не ехать...

— Возражения, как и непослушание, не украшают буду­щего миссионера, — авторитетно заявил наставник. - В уставе говорится, что, «подчиняясь старшему, ты как бы отвечаешь на голос самого Христа и должен бросить все, даже букву, которую начал, но не успел написать». Нам нужны люди, пре­данные всем сердцем, всем разумом. А тебе самому, санта Барбара, не лучше ли стать ремесленником? У них гораздо свободнее, а в миссию поедешь вместе со священниками. Какая тебе работа по душе? Может быть, садовода? Сможешь создать при миссии плантации бананов, а то и сахарного тро­стника.

— Он ведь городской, — заметил Ромас. — Сельский труд ему незнаком.

— Это хуже, — задумался Бирбилас, но вдруг спохватил­ся. — Нечего совать свой нос в чужие дела. Не видно, чтобы и ты был преисполнен послушания. Не предложить ли и тебе какое-нибудь ремесло...

Наставник не знал, что еще сказать. Воцарилось гнетущее молчание.

— А может быть, пойдешь учиться на типографского на­борщика, санта Барбара, — наконец предложил он мне. — Бу­дешь печатать „Салезианские новости" на литовском языке. Ты ведь, кажется, имел дело с газетами. Подумай!

Я ничего не ответил. Сделанное предложение было так не­ожиданно. Я ведь посещал курсы самообразования и окончил бы их. Конечно, дальше учиться было бы нелегко, но, может, дали бы какое-то денежное пособие или вообще кто-нибудь помог бы мне и я бы стал доктором либо инженером. Неуже­ли теперь мне предначертано богом стать всего лишь набор­щиком. Чем я разгневал господа? Непослушание! Вот в чем моя вина. Не послушаешься - никуда не попадешь! Могут еще и в ремесленники не определить, тогда вовсе ничему не научишься. И вообще неизвестно, кем станешь в жизни. Итак, мои надежды рушатся.

Все это меня очень угнетало. Несколько дней я ходил как в воду опущенный. За что я ни принимался, все валилось из рук. Мне не хотелось есть, а по ночам я не мог уснуть. Часто слезы, словно горошины, катились по щекам. Я очень много размышлял, но так и не решил, что же делать, как поступить.

И сейчас, рассказывая это, вспоминая обо всем этом, я не могу понять, как смог тогда выдержать.

Ромас видел, как мне тяжело. Он помогал выполнять порученную мне работу, частенько делал ее за меня. Однажды ночью он пробрался к моей кровати и предложил:

— Пойдем к главному ректору монастыря Филиппу Ринальди. Он ведь здесь самый старший. Пожалуемся. Он не по­зволит тебя обижать...

— Но ведь это опять же непослушание. Слышал, как нам объясняли, что без него не сможем обрести спасения? Ректор может и не принять, а наставник еще больше разгневается. Миссиям в первую очередь нужны ремесленники. В читальне я листал «Салезианские новости» и обратил внимание на ста­тью ректора, где говорилось, что для миссий необходимо подготовить побольше агрономов и техников.

— Но ведь обещали же! — продолжал подбадривать меня Ромас. — Помнишь, как вчера объяснял наставник. Вначале было слово, слово бога, как и Скелтиса, а потом уж только обещанный мир. Но тебе этого мира уже не обещают. Так для кого было предназначено это слово?

Утром, когда мы вернулись после молитвы из базилики, наставник велел нам идти в трапезную, а сам куда-то отпра­вился по делам. Когда мы проходили мимо здания, в кото­ром находился ректорат, я глянул на Ромаса. Он кивнул головой. Мы метнулись в подъезд и помчались вверх по лест­нице. Вскоре мы очутились в просторном коридоре и, запы­хавшиеся, с волнением и дрожью постучали в двери кабинета ректора. Я уже хотел было бежать назад, но в это время двери открылись и появился наш наставник.

— А вы здесь зачем? — от удивления он округлил глаза и не знал, что делать: прогнать нас или впустить. Из глубины комнаты послышался голос, приглашающий войти, и мы оба шмыгнули в кабинет.

За огромным столом сидел плотный монах в черной рясе. На его носу поблескивали очки в золотой оправе. Уви­дев нас, он тоже был удивлен. Стало ясно, что не нас он наде­ялся здесь увидеть.

— Что вам надобно, дети мои? — спросил он, изучающе глядя на нас, словно желая заглянуть в наши души. — Может быть, вас кто обидел? Не бойтесь. Если можно будет помочь, поможем...

Мы с Ромасом стояли в оцепенении. Я не смел гово­рить при воспитателе. Мне чудилось, что вот сейчас нам с Ромасом не только поставят по минусу, но и балл по по­ведению снизят. Гимназии не видать не только мне, но и Ромасу. Зачем он встревает в мои дела? Может быть, он такой смелый оттого, что его дядя священник. Его мень­ше заставляют работать, не следят за ним и... не ставят минусов. Тех, у кого родственники - ксендзы, Бирбилас опекает, а тех, кто не имеет заступников, норовит всячески ущемить.

Ромас осмелился первым:

— На духовных занятиях наставник говорил нам, что слово свято. Миссионер Скелтис обещал, что Викторас будет учиться в гимназии, а сейчас ему предлагают стать наборщи­ком. Значит, слово перестало быть свято?