Андрей Разин - Зима в стране "Ласкового мая"

Ясное дело, побежал с докладом.

После концерта мы заперлись в нашем угловом номере, расположенном на самой верхотуре, и по всем правилам фортификационной войны приготовились к осаде. Если бы вдруг в номер пришли корреспонденты журнала "Трезвость и культура", они бы расцеловали нас. Виданное ли дело? Знаменитая группа, а пьет лишь чай. На столах дымилось не менее двух десятков расписанных затейливой вязью узкогорлых чайников.

Около двенадцати в дверь постучали, и чей-то явно фальшивый голос вкрадчиво осведомился:

— Можно видеть гинеколога Ходжаева?

— Твой Ходжаев пошел на манты, — развязно ответил я, потому что не люблю жиганского юмора. Тогда за дверью прокашлялись, и басом кто-то сказал:

— Слышь чего, надо с Разиным потолковать. Пусть выйдет. Сомнений не оставалось. Пришли.

— Миша, — сказал я громко и членораздельно, — подай волыну и отойди от двери, а то могу случайно задеть.

Топот удалился в сторону лифта. Но это, конечно, было начало. Мы усилили бдительность. Вдруг примерно через час со стороны окна послышалось какое-то шевеление. Что за чертовщина? Ведь мы на тринадцатом этаже. Выше нас только звезды. Я открыл фрамугу и обмер. Примерно на уровне одиннадцатого этажа, по декоративной стене, опоясывающей фасад гостиницы, к нам карабкался крепкий паренек в кожаной куртке. Сущий альпинист.

— Миша, — прошептал я, — воды.

Верный оруженосец Сухомлинов отреагировал мгновенно.

— Эй, — заорал я, высунувшись из окна, чайку не желаете?! Зеленый. Очень помогает от жажды.

Паренек окаменел от страха. Ситуация для него сложилась отвальная. Внизу девять этажей свободного полета, а вверху я с крутым кипяточком. Для начала знакомства я чуть-чуть плеснул ему на куртку. Пошел пар.

— Ты чего, кент? — дико заорал альпинист, — я к девушке иду. Сбился с дороги.

Бедняга, видимо, и сам не понимал, что говорил. Мне стало смешно и я крикнул:

— Приходи с ней на концерт. А как насчет кок-чая?

— Не, — заверещал гангстер, — в следующий раз. Пока. Извините, ребята.

И с необыкновенной быстротой, как орангутанг, перебирая руками и ногами, он засеменил вниз по стене и через мгновение скрылся в чернильной темноте.

— Поздравляю, — поблагодарил я бойцов и дал отбой. Вряд ли рэкет стал бы повторять тактику штурма напролом. Пусть думает. А пока мы отдохнем. Утром позвонил, потом и пришел Рустам.

— Слышь, Андрей, я в чайхане был, плов кушал, конфеты-мафеты. Там базар был. Про тебя. Крутые ребята хотят на вас наехать. Хотят в номер прийти. Но я твой друг. Я все придумал.

Давай вечером после концерта придем в баню. Отличная парилка. Видик, бассейн, туда-сюда…

Вот это уже теплее. Образ мыслей неприятеля стал мне понятен. Убедившись, что в лобовой атаке им ничего не светит, рэкетиры прибегли к классической восточной тактике — отвлечь внимание удовольствиями. Конечно, их всерьез напугал "автомат "Узи" и изумила моя готовность запросто найти простое и страшное оружие вроде кипятка. Итак, что делать? Средь бела дня они нападать не станут, город все же, не джунгли. Но и отпустить меня отсюда с деньгами, на которые они уже поимели виды, воровская совесть им не позволит. Значит, баня. Отказаться было невозможно, это привело бы к какой-нибудь авантюрной выходке со стороны рэкета. Я решил прикинуться человеком, понимающим толк в удовольствиях.

— А кто будет в бане?

— Ты че, — радостно вскричал почуявший близкую добычу Рустам. — Лучшие люди. Отдохнем, расслабимся.

— Хорошо.

Второй концерт мне дался с большим трудом. Надо петь, зал битковый, а у меня в голове совсем другие мысли. Как же бесправен сегодня творческий человек перед алчным нажимом со всех сторон. Вот, говорят, художник — совесть народа, властитель дум. Чепуха! Этого самого властителя любой власть имущий сотрет в порошок, если только почувствует, что вольная пташечка запела не то, что нужно. С уголовным, скажем так, рэкетом справиться можно. А с идеологическим? В свое время я был без ума от свердловчанина Саши Новикова, сочинившего столько прекрасных песен, что их другому могло хватить на большую, безбедную жизнь. Помните, хотя бы "Вези меня, извозчик"? Во всех кабаках пели, стала народной. Заговорили о парне не только у нас, но и за границей, стали передавать песни по голосам. И свердловское партийное начальство взвилось.

— Как это в нашем пролетарском городе да диссиденты?!

Вязать его!

Был бы руководящий крик. А принципиальные юристы найдутся всегда. Новикову присобачили популярную статью о спекуляции и сунули в лагерь. Ни за что ни про что. Вот такая форма музыкальной критики. А наш Сережа Кузнецов? Он-то и вообще не писал песен протеста. Но в Оренбурге даже "Белые розы" кому-то показались чересчур смелыми.

— Почему пишет? Тем более не член Союза композиторов.

Сомнительная личность. Разобраться!

Поскольку за "Белые розы" срок не намотаешь, то придумали оренбургскому самородку версию, будто он воровал радиодетали. Кузнецов клянется, а ему подмигивают:

— Был бы человек, а "дело", паря, всегда найдется.

Спать бы Сереге, как и Новикову, на нарах, если бы не пришла мне в голову спасительная идея выдать себя за представителя Министерства культуры СССР, взять напрокат депутатский значок и появиться в Оренбурге с грозным известием про то, что Кузнецова и Шатунова ждут на международном фестивале. Уголовное дело немедленно бросили в корзину…

А вообще-то, вы думаете, кто-нибудь хоть извинился? Нет. Те, кто судил Новикова, кто звонил по "вертушкам" и спускал директивы, сейчас в первых рядах перестройщиков. То же самое и по Кузнецову. Да что далеко ходить. Сколько раз меня то повестками, то просто так приглашали в разные прокуратуры и отделы БХСС, где вкрадчиво намекали, что могут запросто посадить в тюрьму.

— За что?

Мне не разъясняли, но было понятно, что я как бельмо на глазу у тех, кто по-крупному занят шоу-бизнесом, раскручивает звезд и имеет с этого миллионные обороты.

— Кончай петь или плати, — вот так намекали мне в разных кабинетах.

Не буду кокетничать. Не буду строить из себя диссидента. Но и мой скромный жизненный опыт позволяет чуточку судить об огромной мере социальной незащищенности артистов и социальном происхождении рэкета, родившегося не на Рижском рынке, а в глубинах системы…

Концерт меж тем подходил к концу, и, думая о предстоящей бане, я все сильнее приходил к одному простенькому выводу — пусть меня повесят на первой же чинаре, но я уверен, что Гдляна и Иванова слишком рано отправили из Ташкента. Видно, кому-то не терпелось. По-моему, в этом благословенном месте без червонца скоро нельзя будет ступить ни шагу. А жулья здесь на один квадратный метр больше, чем на километр в Чикаго, родине Аль Капоне. За деньги можно купить все, и никто не стесняется об этом говорить.