Михаил Вострышев - Московские обыватели

«Мудров в двадцать четыре часа посылается на чуму, — писал историк Михаил Погодин о поездке легендарного врача в 1830 году в Поволжье. — Какое славное поручение. Остановить смерть, которая со всеми ужасами несется на отечество».

Через три месяца эпидемия холеры (Погодин оговорился, упоминая чуму) в Поволжье прекратилась, и Мудров со славою вместе с коллегами и учениками (среди них был будущий драматург и историк театра Федор Кони) вернулся в Москву. Но не прошло и года, как холера начала косить петербуржцев. Мудрова попросили приехать в Северную столицу. Накануне отъезда, оказавшегося роковым, он писал Чаадаеву:

«Мой друг и благодетель! Тяжко расставаться с Москвой, к которой привык, которую люблю. Жаль университет! Тяжко расставаться с близкими, с вами, а долг велит ехать».

Матвей Мудров выполнил свой долг до конца. На могильной гранитной плите отдаленного холерного кладбища Куликова поля близ Петербурга остались слова:

«Под сим камнем погребено тело Матвея Яковлевича Мудрова, старшего члена Медицинского совета Центральной холерной комиссии, доктора, профессора и директора Клинического института Московского университета, действительного статского советника и разных орденов кавалера, окончившего земное поприще свое после долговременного служения человечеству на христианском подвиге подавания помощи зараженным холерою в Петербурге и падшего от оной жертвой своего усердия. Полезного жития ему было 55 лет. Родился 25 марта 1776 года, умер 8 июля 1831 года».

Можно утвердительно сказать, что в Москве с давних времен существовала немецкая колония, так как немцы селились в определенном месте и представляли своим обществом как бы городок в городе. Иное у армян, хоть немалое число их проживало в Москве уже в XVII веке. Они жили бок о бок с другими москвичами — русскими, украинцами, татарами, но, несмотря на разбросанность по всему городу, почти все знали друг друга, их связывала общность религии и языка.

До эпохи советского атеизма в Москве было три армяно-григорианских храма — Успения Пресвятой Богородицы в Грузинах (уничтожен), Воскресения Христова на Армянском кладбище (возвращен общине верующих в 1954 году) и Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня в Армянском переулке (уничтожен, ныне восстанавливается в другом месте).

Главный из них, Воздвиженский, построен усердием приехавшего в Москву из Персии в середине XVIII века богатого армянина Л. Н. Лазарева. Рядом с храмом его дети, Иван и Иоаким, выстроили училище, позже получившее дозволение именоваться Лазаревским институтом восточных языков.

Ежегодно несколько армянских семей приезжало в Москву. Некоторые только и думали, когда вернутся на родину, другие пускали здесь корни и оставались навсегда. Среди последних, кроме Лазаревых, выделялись негоцианты Анановы, Джанумовы, Лианозовы, Мискиновы.

Имена многих богатых армян, сочувствовавших нуждам ближних, остались в памяти потомков. Так, например, Исайя Моисеевич Касперов, пожертвовавший значительный капитал для основания приюта бедных армян, названный Касперовским и с честью носивший это имя до прихода к власти большевиков. Пожертвования на призрение несчастных соотечественников, главный сбор которых состоялся 23 февраля 1841 года, объединили и многих других состоятельных армян. Хотелось бы сказать несколько добрых слов об одном из них, кто подал мысль об учреждении приюта для удрученных старостью, недугами и лишенных средств к существованию и кто деятельно трудился над воплощением своей идеи в жизнь.

Павел Моисеевич Меликов происходил из армянских дворян Астраханской губернии. В 1796 году на восемнадцатом году жизни поступил в лейб-гвардии Конный полк. Перейдя в 1800 году офицером в лейб-гвардии Кирасирский полк, участвовал в нескольких заграничных походах, где отличался храбростью и знанием военного дела. Под Бородином во время атаки на неприятельские батареи ядром ему оторвало правую руку, что, впрочем, не помешало ему через год вернуться в строй и вместе со своим полком вступить в Париж. В 1823 году в чине полковника Меликов был уволен из армии и в течение нескольких лет состоял комендантом в крепости Баку. «Здесь оставшаяся рука его, — вспоминал очевидец, — не только никогда не касалась чужой собственности, но столько же отверзта была для благотворительности, сколько сердце его для христианской любви к ближнему».

Выйдя в отставку в чине генерал-майора и не имея семейства, Павел Моисеевич поселился в Москве, где жил исключительно на свой небольшой пенсион и состоял первенствующим членом в Лазаревском институте.

В небогатый дом умершего 30 июня 1848 года генерала Меликова собралось множество живших в Москве армян, чтобы отдать последний долг своему соплеменнику. Все расселись неподалеку от гроба, и А. 3. Зиновьев согласно воле почившего прочел его посмертное обращение, хранившееся в Крестовоздвижеиском храме.

«Возлюбленные мои соотечественники!

Когда я, сирый и одинокий в мире, отдам последний вздох мой Господу, то вероятно вы, из коих каждого я считал родным своим по сердцу, замените мне семейство, собравшись в земное жилище мое, чтобы дать последнее лобзание бренным моим останкам и проводить их до храма Божия.

Я желаю, чтобы в эти минуты прочтены вам были следующие строки, внушенные мне чувством признательности.

В жизни моей много сладостных минут доставили мне и ревностное исполнение долга моего на поприще военной и гражданской службы, и милостивое внимание ко мне монарха, и лестные награды его, доказывающие, что истинно усердная служба никогда за царем не пропадает, и возможность, какую щедроты царевы дали мне быть полезным бедному семейству брата моего. Все это, говорю, доставляло мне много сладостных минут. Но ни одна из них не могла равняться с теми, которые доставили вы мне, любезные соотечественники, в незабвенный для меня день 23 февраля 1841 года, когда из храма Господня, собравшись ко мне, все вы, одушевленные святою ревностью к добру, обратили скромное жилище мое в храм благотворения.

Хотя пожертвования ваши в пользу нищих братии превзошли мои ожидания, но истинно говорю вам, что не важность собранной суммы заставила тогда сладостно трепетать сердце мое, а то душевное стремление, та радостная готовность на пользу ближнего, которые я видел во взорах каждого, слышал из уст каждого и искренность коих выражалась на лицах каждого.

Возлюбленные мои! Эти минуты, которые на небесах праздновались ангелами, были для меня столь блаженными, что они казались мне предвкушением рая.

Где найду слово благодарить вас за оные?.. Душа моя сколь ни полна к вам признательности, но я во весь остаток жизни моей не мог ею насытиться и желаю, чтобы она сими строками была изъявлена вам еще и после моей кончины, с которой она не окончится — утратит чувства один прах, но дух мой и за гробом не перестанет чувствовать и вечно приносить мольбы ко Всевышнему о ниспослании благословения Его на вас и на все благие дела ваши. Я надеюсь, что они не прекратятся, ибо вы доказали, сколь расположены к ним. Я же со своей стороны, желая содействовать вам и после смерти моей, прилагаю здесь билет сохранной казны Опекунского совета в две тысячи рублей, не входящих в состав сделанного уже мною духовного завещания, прося вас присоединить оные к собранной уже сумме для бедных.