Георгий Осипов - «Все объекты разбомбили мы дотла!» Летчик-бомбардировщик вспоминает

— Вот если бы у нас так было, я обязательно завалил бы фашистский бомбардировщик или транспортник противника, — со вздохом сказал Рудь.

— А откуда вы, товарищ старший лейтенант, все это знаете? — с недоверием спросил адъютант эскадрильи Рябов.

— Об этом мне рассказывал наш знаменитый летчик Арцеулов, с которым я встречался у своего родственника, художника, — ответил Черкасов.

— Что-то я не слыхал про такую знаменитость, — заметил Муратов.

— Нет, о нем что-то было. Это планерист, что ли? — спросил Архангельский.

— Кролики, не знаете своих знаменитых летчиков! Константин Константинович Арцеулов — внук художника Айвазовского. Он и летчик, и замечательный художник. Начал летать на первых самолетах еще в 1911 году. Во время Первой мировой войны совершил около двухсот боевых вылетов и сбил двадцать самолетов противника. Он первым в 1916 году выполнил штопор, за что его звали «безумным прапорщиком». А потом он испытывал новые самолеты, учил летать Чкалова и Водопьянова, а планерный спорт был у него просто увлечением. Теперь он уже не летает, а только рисует, — ответил Черкасов.

— Товарищ Черкасов, может быть, Арцеулов и знаменитый летчик и художник, я не спорю, — сказал Рябов. — Но на собственной шкуре знаю, что от немецких летчиков никаким воздушным рыцарством и не пахло и никаких законов в небе они не соблюдают. Немецкие стервятники безжалостно расстреливают наших летчиков, спасающихся на парашютах, и гоняются за ними даже после их приземления.

Вошел командир полка Саломаха и поставил нам боевую задачу ударами двух эскадрилий без прикрытия истребителей уничтожить самолеты противника на аэродроме Тацинская.

Через тридцать минут мы взлетели. Гладков повел на задание эскадрилью в составе шести самолетов, а я возглавил пять бомбардировщиков. Из-за низкой облачности по маршруту к цели мы были вынуждены лететь на высоте двести метров. После того как пролетели над передовым командным пунктом воздушной армии южнее Дона, облачность поредела, потом кончилась. Ярко светило солнце. Но за пятьдесят километров до цели земля под нами снова оказалась укутанной низкими облаками.

Подлетая к Тацинской, мы обнаружили, что район аэродрома закрыт туманом. В небольшие разрывы тумана опознали только восточную часть железнодорожной станции Тацинская, на которой ярко горели три вагона в стоявшем эшелоне, но прицелиться по эшелону с первого захода мы опоздали.

Приказываю Желонкину нанести удар по горящему эшелону на станции Тацинская и завожу эскадрилью на второй заход для удара с юга. Когда мы снова зашли на цель, облачность закрыла всю железнодорожную станцию и примыкающие к ней пути.

Возвращаться на аэродром с бомбами не хотелось, и, снизившись, я попытался вывести эскадрилью на цель под облаками, но вскоре вынужден был выскочить вверх за облака, так как нижний край облачности местами смыкался с землей. Начали искать подходящую цель в редкие разрывы облаков, но безуспешно. В окнах облаков мы видели или поля, покрытые снегом, или населенные пункты, в которых не только войск, но даже и жителей не было видно. Внезапно в одном из больших разрывов между облаками мы обнаружили скопление немецких автомашин и войск на южной окраине станицы Скосырской.

Доворачиваю эскадрилью на обнаруженную цель, и мы наносим по ней удар. От разорвавшихся бомб самолет подбросило.

— Ну как, попали? — спрашиваю Желонкина.

— Попали в три автомашины. Возникло три больших взрыва, — докладывает Желонкин [103] ЦАМО РФ, ф. 57 бап, оп. 201865, д. 3, л. 100. .

— Что за большие взрывы?

— Да раз в двадцать больше, чем от бомб.

Слышу, как Гладков по радио докладывает на командный пункт полка о том, что его эскадрилья, вылетевшая раньше нас, уничтожила на станции Тацинская пять железнодорожных вагонов.

За время полета мы не встретили никакого видимого противодействия, а при осмотре самолетов техниками обнаружилось, что самолеты Рудя и Черепнова имеют много повреждений от огня двадцатимиллиметровых пушек противника.

Во второй половине дня 11 декабря поступил срочный приказ немедленно без прикрытия истребителей нанести бомбардировочный удар по контратакующей группировке противника южнее Суровикино.

Взлетели двумя группами из девяти самолетов. Облачность почти рассеялась, и видимость стала хорошей. Цель обнаружили еще издали. В восьми километрах южнее Суровикино у полевого стана скопились более ста вражеских автомашин и артиллерийских орудий, а в двух-трех километрах северо-восточнее наши наземные войска вели напряженный бой.

Бомбардировочный удар по скоплению войск и боевой техники противника у полевого стана нанесли метко, уничтожив девять автомашин [104] ЦАМО РФ, ф. 57 бап, оп. 201865, д. 3, л. 102. . На обратном маршруте, с чувством выполненного долга, в четком строю прошли над командным пунктом воздушной армии, чтобы порадовать Красовского.

Возвращаясь из штаба полка после доклада о результатах боевого вылета, я встретил комиссара эскадрильи Калашникова. Он с ходу спросил:

— Ты слышал нездоровые разговорчики Черкасова про авиационную честь и про награждение летчиков в царской армии? Ну, интеллигенция, ну, разболталась. Вот если узнает комиссар полка Куфта, будет нам выволочка! — возмущался комиссар.

Я сказал Калашникову, что Куфта уже все знает, и добавил:

— У него партийная информация поставлена не хуже, чем у тебя.

— Сильно ругался? — спросил Калашников.

Я рассказал Калашникову, что Куфта снял с меня небольшую стружку. Сказал, что мы с ним уступили агитацию и пропаганду в землянке Черкасову и что он приказал провести беседы с летным составом на темы «Забота товарища Сталина и партии о Военно-воздушных силах» и «О советских героях-летчиках», а об авиационной чести приказал побеседовать с Черкасовым мне.

— А что сказал Куфта насчет разговорчиков о присвоении летчикам офицерских званий в царской армии за сбитый самолет? — спросил Калашников.

— Сказал, что с сержантскими званиями летчикам и штурманам была допущена ошибка и что партия это положение исправит. Всем летчикам и штурманам опять будут присваиваться офицерские звания, — ответил я.

Вечером, беседуя с Черкасовым, я напомнил ему, что войну с гитлеровской Германией мы ведем насмерть. Рыцарские времена давно прошли. Немецкие летчики, разрушая наши мирные города, убивая наших людей и расстреливая в воздухе и на земле летчиков, спасающихся на парашютах, давно зарекомендовали себя наглыми убийцами. Поэтому говорить летному составу о какой-то авиационной чести по отношению к ним вредно, так как такие разговоры могут зародить в сознании летного состава опасные иллюзии. Немцев надо только бить везде и всегда, и разговаривать с ними следует только языком бомб и пулеметов.