Сергей Кабанов - На дальних подступах

Здесь, на неуютной каменистой земле, мы, граждане великого Советского Союза, не испытываем одиночества, мы знаем, что Родина с нами, Родина в нашей крови, в наших сердцах, и для нас сквозь туманы и штормы Балтики так же ярко светят путеводные кремлевские звезды — маяк свободы и радости каждого честного человека.

Каждый день мы жадно слушаем по радио родную речь, родной голос любимой Москвы, пробивающийся сквозь визг финских радиостанций. „Говорит Москва!“ — доносит до нас эфир, и в холодном окопе нам становится теплее. Светлеет темная ночь над нами. Мы забываем про дождь и непогоду. Родина обогревает нас материнским теплом. Крепче сжимает винтовку рука, еще ярче вспыхивает огонь ненависти к фашизму, огонь решимости победить или умереть.

Родные наши друзья! Затаив дыхание мы слушаем сводки с боевых фронтов. Острой болью отдается в нашей душе каждый шаг гитлеровских орд по дорогам к столице.

Вместе с вами мы переживаем каждый ваш успех, радуемся каждому сокрушительному удару, который вы наносите кровавым полчищам Гитлера.

Ваша борьба дает нам много жизненных сил, поднимает нашу уверенность и бодрость. Мы будем бороться до самой победы, никогда не дрогнут наши ряды! Никогда не властвовать над нами фашистским извергам.

Мы научились презирать опасность и смерть. Каждый из нас твердо решил:

— Я должен или победить, или умереть. Нет мне жизни без победы, без свободной советской земли, без родной Москвы!

Победа или смерть! — таков наш лозунг.

И мы твердо знаем: конечная победа будет за нами!..»

Хорошее письмо, целеустремленное, помогавшее каждому гангутцу, каждому москвичу выполнить свой долг — защитить Родину, ее интересы, дать отпор врагу, так далеко вторгшемуся в пределы нашей Родины.

Письмо подписали кроме меня, Расскина и Власова бойцы, командиры и политработники на разных участках нашей круговой обороны, на островах, на перешейке, десантники, пехотинцы, летчики, катерники Полегаева и Романова, пограничники.

Октябрь подходил к концу. Утром 25 октября на Ханко из Кронштадта прибыли три базовых тральщика № 210, 215 и 218 в сопровождении трех катеров МО. Этим отрядом командовал капитан 3 ранга В. П. Лихолетов. Корабли доставили небольшое количество боезапаса для 130-миллиметровых пушек, автобензина, продовольствие и, как сейчас помню, десять килограммов консервированной крови. После 29 августа, когда на Ханко пришли транспорт «Вахур» и канлодка «Лайне», к нам не приходил ни один корабль, кроме трех торпедных катеров Д-3, присланных в связи с появлением в Або-Аландских шхерах «Тирпица» и других фашистских кораблей. Мы совершенно не получали ни газет, ни писем. И потому приход отряда из Кронштадта вызвал естественную радость.

Для разгрузки корабли вошли в порт, к пирсам.

В это время пришло приказание командующего флотом погрузить и отправить с Ханко полноценный, полностью укомплектованный стрелковый батальон.

Был погружен 1-й батальон 270-го стрелкового полка численностью 499 человек с полным вооружением по табелю, с двумя боекомплектами боезапаса и десятисуточным продовольственным пайком. Вместе с батальоном на катерах МО покинули Ханко командование БОБРа и СУС. Корабли с наступлением темноты вышли с Ханко и направились в Кронштадт.

Вернулся я на КП поздно, по пути заехал в тыл к Куприянову, чтобы еще раз узнать, что же нам прислали. Не много нам отправил тыл фронта: сотню выстрелов для 130-миллиметровых батарей, немного продовольствия и автобензин.

28 октября я получил извещение, что корабли благополучно и без потерь пришли в Ораниенбаум и там разгрузились. Значит, один наш батальон уже на Большой земле.

В этот же день командующий флотом вызвал меня в Ленинград. В радиограмме, однако, командующий давал мне право, в случае необходимости, остаться в базе и послать вместо меня начальника штаба. Поскольку обстановка стала очень сложной, я решил послать в Ленинград начальника штаба капитана 1 ранга П. Г. Максимова.

Опять мы с Расскиным гадали — зачем вызывают командира или начальника штаба в Ленинград? В конце концов пришли к выводу: хотят знать мнение ханковского командования по поводу возможной эвакуации. Я дал начальнику штаба твердое указание: «Если вас вызывают для того, чтобы дать или разработать план эвакуации гарнизона Ханко и Осмуссаара, то доложите мое мнение: вывозить всех отрядами малых кораблей и в продолжительное время, но успеть вывезти всех до ледостава».

В 7 часов утра 29 октября начальник штаба П. Г. Максимов и начальник оперативного отделения капитан-лейтенант Н. И. Теумин вылетели в Ленинград на самолете МБР-2. Конечно, вылет на таком тихоходном самолете в Ленинград, когда оба берега Финского залива в руках врагов, был очень рискованным, но ничего другого использовать мы не могли.

Ну, а мы с Арсением Львовичем потеряли покой. С чем вернется Максимов?

Утром 30 октября над сухопутным аэродромом появился большой самолет-бомбардировщик, без оповещения. Естественно, что находившиеся в боевой готовности средства противовоздушной обороны открыли по этому самолету огонь. Стреляли пулеметы ДШК. Самолет резко пошел на посадку и благополучно сел. К нему со всех сторон устремились танки противодесантной обороны. Но самолет был наш — флотский ДБ-3. На нем вернулись начальник штаба и начальник оперативного отделения. Оказывается, штаб ВВС флота самолет выпустил, а оповещения не дал. Мы могли его и сбить. В результате обстрела был ранен крупнокалиберной пулей в ногу штурман. Ему немедленно оказали медицинскую помощь. Самолет, хотя и продырявленный в 25 местах, смог с темнотой вернуться в Ленинград.

Это событие подтвердило высокую боевую готовность средств наземной обороны аэродрома. Дело в том, что еще в начале войны меня очень беспокоила слабая защищенность сухопутного аэродрома и высохшего озера Твярминне-Треск от возможных парашютных и посадочных воздушных десантов. К концу августа, как я писал раньше, была построена вторая полоса обороны 8-й стрелковой бригады. Высохшее озеро перестало быть доступным, так как по бывшему западному берегу прошел передний край этой полосы.

А угроза сухопутному аэродрому не снята. Вот почему для обороны аэродрома было сосредоточено так много средств, вплоть до роты танков. И вся эта система сработала отлично.

Я встретил начальника штаба на аэродроме. Сели в машину, заехали в лес и, выставив шофера с оружием для наружной охраны автомашины, поговорили. Оказалось, да, эвакуация. Начальник штаба доложил, что командование приняло решение вывозить весь гарнизон Ханко и гарнизон Осмуссаара на Ленинградский фронт.