Владимир Новиков - Александр Блок

Вместе с тем Блок свободен от снобизма. Он не ограничивает свой круг общения знаменитостями. Ему как человеку и как художнику нужны и люди относительно «простые». Чуковский считал странным, что близкими друзьями Блока были в молодые годы почти не имевший отношения к литературе Александр Гиппиус, а затем, на протяжении долгих лет — Евгений Павлович Иванов, литератор более чем скромного дарования.

Евгений Иванов, «рыжий Женя», появляется в жизни Блока 6 марта 1903 года, когда они встретились на вечеринке журнала «Новый путь». Этот кроткий и верующий человек стал для Блока необходимым собеседником, духовной опорой. Он станет и лучшим другом семьи Блоков, душой понимая ту таинственную связь, которая держит супругов вместе, несмотря на все драмы и потрясения. В истории литературы Е. П. Иванов останется как автор воспоминаний о Блоке, не только информационно ценных, но и по-писательски зорких. Можно сказать, что именно в общении с Блоком и Любовью Дмитриевной раскрылся его талант, и литературный, и человеческий.

Двадцать пятого мая того же года происходит обручение поэта с Любовью Дмитриевной. Свадьба назначается на 17 августа, а тем временем Блок с матерью отправляются в тот же Бад-Наугейм, где они были шесть лет назад. На этот раз поездка ничем особенным не ознаменовалась, кроме интенсивной переписки. Тридцать девять писем адресует Блок невесте. «Милая, Милая, Единственная, Ненаглядная, Святая, Несравненная, Любимая, Солнце мое, Свет мой, Сокровище мое. Жизнь моя – или лучше без имен. Я ничего, ничего не могу выговорить. Верь мне, я с Тобой, я всю жизнь буду у Твоих ног, я мучительно люблю, торжественно люблю, звездно люблю, люблю всемирной любовью Тебя, Тебя, Тебя Одну, единственную, Жемчужину, Единственное Святое, Великое, Могущественное Существо, Все, Все, Все» — так начинается письмо от 3 июня. Пример характерный.

А восемнадцать лет спустя, смертельно больной, он в дневнике так вспомнит об этом времени: «В конце мая (по-русски) уезжаем в Nauheim. Скряжничество и нищенское житье там, записывается каждый пфенниг. Покупка плохих и дешевых подарков. В середине европейского июля возвращение в Россию (через Санктпетербург <���так. — В. Н.> в Шахматове), немедленные мысли о том, какие бумаги нужны для свадьбы, оглашение, букет, церковь, причт, певчие и т. п. – в Bad Nauheim’е я большей частью томился, меня пробовали лечить, это принесло мне вред. Переписка с невестой — ее обязательно-ежедневный характер, раздувание всяких ощущений – ненужное и не в ту сторону, надрыв, надрыв…»

Перечеркивает ли это воспоминание подлинность блоковских юношеских признаний? Думается, нет. В экстатическом «надрыве» таилась тревога за будущее. А настоящая, без надрыва, любовь еще только формируется — с обеих сторон. И ее мерой будет не пылкость, а реальная самоотверженность, способность жить интересами другого.

Шестого июля жених и невеста вновь встречаются в Боблове. А 17 августа — венчание. Со стороны невесты — сияющие родители, со стороны жениха — только мать: Александра Львовича, подарившего молодым тысячу рублей, не пригласили и сильно тем обидели. Борис Николаевич Бугаев намечался в шаферы, но из-за болезни отца не смог присутствовать, и его заменил Сережа Соловьев. Впоследствии он вспоминал: «Начался обряд благословения. Старик Менделеев быстро крестил дочь дряхлой, дрожащей рукой и только повторял: “Христос с тобой! Христос с тобой”. <���…> Священник церкви села Тараканова был, по выражению Блока, “не иерей, а поп”, и у него бывали постоянные неприятности с шахматовскими господами. Это был старичок резкий и порывистый. “Извольте креститься”, — покрикивал он на Блока, растерянно бравшего в пальцы золотой венец, вместо того, чтобы приложиться к нему губами. Но после венчания Блок сказал мне, что все было превосходно и священник особенно хорош».

Молодые поселяются в Казармах, где им отведены две комнаты в просторной квартире Александры Андреевны и Франца Феликсовича. Любовь Дмитриевна ходит на курсы, Блок — в университет.

Первые месяцы брачной жизни — труднейшее время. Невозможно сохранить тайну двоих, поскольку родственники в таких случаях считают себя вправе интересоваться самыми интимными подробностями. Александра Андреевна в этом смысле ведет себя вполне традиционно. Любовь Дмитриевна впоследствии напишет: «Бестактность ее не имела границ и с первых же шагов общей жизни прямо поставила меня на дыбы от возмущения. Например: я рассказала первый год моего невеселого супружества. И вдруг в комнату ко мне влетает Александра Андреевна: “Люба, ты беременна!” — “Нет, я не беременна!” — “Зачем ты скрываешь, я отдавала в стирку твое белье, ты беременна!” (сапогами прямо в душу очень молодой, даже не женщины, а девушки). Люба, конечно, начинает дерзить: “Ну, что же, это только значит, что женщины в мое время более чистоплотны и не так неряшливы, как в ваше. Но мне кажется, что мое грязное белье вовсе не интересная тема для разговора”. Поехало! Обидела, нагрубила и т. д. и т. д.».

Здесь существенно даже не то, кто кого обидел. Присмотримся к реальной стороне этого несколько сбивчивого рассказа и выделим в нем ключевые слова: «невеселого супружества», «даже не женщины, а девушки». Бестактная свекровь ожидает того, чего быть не может. Между супругами нет того, что составляет земную сторону брака. Блок убеждает Любовь Дмитриевну в том, что им не нужно «астартической» любви. Он делает это вполне искренне, но в то же время не по свободному выбору, а вынужденно. Налицо некая психофизиологическая аномалия, которая препятствует обыкновенной телесной близости. По сути дела предпринята попытка брака, состоящего исключительно в душевном и духовном единении супругов. Любовь Дмитриевна этого, быть может, не осознает, а Блок это почти понимает. 1 ноября написано стихотворение, которое нечасто вспоминается и цитируется, но где в обобщенно-лирической форме сказано главное. Размышляя о неизбежной смерти, автор смотрит на свою жизнь с любимой женщиной как бы «оттуда», из потусторонней бездны:

(«Когда я уйду на покой от времен…»)

Сможет ли стать основой жизни двоих «одна только песня», которую Он поет, а Она повторяет за ним?

Вот вопрос, который задает сама судьба.

Десятого ноября Блок встречается с приехавшим из Москвы владельцем издательства «Гриф» Сергеем Алексеевичем Соколовым, на следующий день завтракает с ним в ресторане Лейнера. Соколов предлагает Блоку издать у него книгу стихов.