Владимир Новиков - Александр Блок

На следующий день после чтения «Балаганчика», то 26 февраля, Блоки с Александрой Андреевной и Белым отправляются в театр, на музыкальную драму Вагнера «Парсифаль». После представления Блок едет в санях с матерью, Любовь Дмитриевна — с Белым (вот они, предсказанные «извозчичьи сани»!).

С этого момента и начинается опыт отношений Любови Дмитриевны и Белого вдвоем. Без Блока. «…Никакой преграды не стояло между нами, и мы беспомощно и жадно не могли оторваться от долгих и не утоляющих поцелуев», — рассказывает Любовь Дмитриевна.

Однажды она приезжает к Белому в снятую им квартиру на Шпалерной, где, по ее словам, «играет с огнем». Финал свидания таков: «Но тут какое-то неловкое и неудачное, неверное движение (Боря был в таких делах явно не многим опытнее меня) — отрезвило, и уже волосы собраны, и я уже бегу по лестнице, начиная понимать, что не так должна найти я выход из созданной мной путаницы».

Правдивость этих мемуарных показаний была недавно подвергнута сомнению в биографической книге Валерия Демина «Андрей Белый». Автор считает, что Любовь Дмитриевна не «отшатнулась при первой возможности большей близости», что ее отношения с Белым развивались более решительно. Каковы аргументы? Первый — бытовой: «Стоило ли нанимать квартиру ради одной встречи?» Второй — литературный, а именно написанный Белым в мае 1906 года и напечатанный потом в «Золотом руне» аллегорический рассказ «Куст». Там под именем Куст выведен Блок, Любовь Дмитриевна предстает «дочерью Огородника», а Белый — Иваном-царевичем. Отношения двух последних описаны в пластично-телесных тонах, что вызвало возмущенную реакцию у прототипа «дочери Огородника». По мнению В. Демина, Любовь Дмитриевна углядела в рассказе нечто разоблачительное и «порочащее женскую честь».

Оба аргумента, думается, недостаточны для столь категоричного вывода. Да и возможна ли историческая точность и доказательность при обращении к столь деликатным подробностям любовных отношений?

Тут куда более глубокая драма. Ее внешняя фабула — столкновение двух чувств в женской душе. «Я Борю люблю и Сашу люблю, что мне делать», — безыскусно исповедуется Любовь Дмитриевна Евгению Иванову.

А внутренний сюжет — конфликт гедонизма и самоотверженности, любви-для-себя и любви-для-другого. Какая из сил возьмет верх?

Измученный метаниями Любови Дмитриевны, Белый решает положить конец двусмысленной ситуации. Он от имени обоих объявляет Блоку о том, они с Любовью Дмитриевной решили соединиться и ехать вместе в Италию. Белый ждет спора, несогласия, даже к удару готов.

Блок же, стоя над столом своего кабинета «в черной рубашке, ложащейся складками и не прячущей шеи» (так запомнилось Белому), спокойно произносит: «Что ж, я рад».

Вечно готовый к гибели, он способен ее принять и в таком проявлении, в таком повороте судьбы. А если Люба обретет ценой этого свое счастье — что ж…

Пока Любовь Дмитриевна решает, уйти ли ей к другому, – уходит сам Блок.

Он уходит в подготовку новой книги, которая 8 апреля поручает имя «Нечаянная радость». Много вертелось вариантов: «Стовратный город», «Воздушный прибой», «Вихримые просветы»– Белый, с которым Блок их обсуждал, сохранил список из одиннадцати позиций. В итоге выбрано имя самое простое — и самое осмысленное. Так называется одна из икон Божьей Матери, на которой изображен молящийся грешник. Согласно преданию, этот «человек беззаконный», едва начав молитву, увидел, как на руках и ногах Божественного младенца кровоточат язвы. И услышал слова Богородицы: «Вы, грешники, распинаете Сына Моего». Стал он молиться о прошении и услышал его тогда, когда совсем было отчаялся, памятуя о тяжести своих грехов.

Икона «Нечаянная радость» висит в доме Блока, и ее символический сюжет ему близок. Вместе с тем у формулы «нечаянная радость» есть и вполне светский, житейский смысл: радость, которая приходит после долгих мук. Его тоже имеет в виду автор. Когда книга выйдет, он иногда будет шутя обзывать ее «отчаянной гадостью», не видя в том особенного кощунства.

В апреле будущая книга пополнится новым стихотворением. Оно — следствие и результат абсолютного душевного уединения, обретенного автором в те дни, когда над семейным уютом нависла опасность. Коротко — о событиях этого месяца.

Белый рвется в Петербург. Блок его отговаривает, ссылаясь и на Любин бронхит, и на университетские экзамены. Сама Любовь Дмитриевна по-прежнему непоследовательна и совершенно естественна в своей противоречивости. «Хотела требовать, чтобы ты приехал, но Саша не позволяет , — пишет она Белому 6 апреля. — Я не влюблена в тебя, но тебе нет цены для меня, мой милый! Но я люблю Сашу и должна ему покориться». За этой импульсивностью, за наезжающими друг на друга «но» стоит, пожалуй, не отчаяние, а скорее неосознанное упоение той новой и эффектной ролью, которая вдруг досталась молодой женщине. Ни на минуту не чувствует она себя «картонной невестой», наоборот, ей вдруг открылась эмоциональная полнота жизни. Одно дело — быть объектом театрализованного поклонения, пассивно и молчаливо играть условную роль Прекрасной Дамы, и совсем другое — стать главным действующим лицом реальной любовной драмы. Ведь сейчас все зависит от ее решения. Она искренне жалуется на трудность выбора, но это смятение только усиливает магнетизм земной женственности. «Любовь Дмитриевна ужасно красива, даже жутко становится порой, жутко!» — записывает в дневнике Евгений Иванов.

Белый растерян. Он постоянно пишет и Любови Дмитриевне, и Блоку. Обоих заверяет в своей любви. Причем без малейшего притворства. Он оказался в ситуации совершенно беспрецедентной. Ни в одном произведении мировой литературы такое не описано: герой любит женщину и ее мужа, не желая потерять для себя ни того, ни другую. Где выход?

Вдобавок в результате нелепого поступка он ссорится с Александрой Андреевной. По ошибке шлет ей письма, предназначенные Любови Дмитриевне. «Боря, Боря, что ты наделал своими нахальными письмами, адресованными А. А. для меня!» — корит его Любовь Дмитриевна. «Я очень люблю мою маму и теперь окончательно чувствую, что ты оскорбляешь ее незаслуженно», — в тот же день, 9 апреля, пишет ему Блок. А четырьмя днями позже и сама Александра Андреевна холодно отвечает на его извинительное письмо: «Мне было оскорбительно, потому что я этого Вашего поступка ничем не вызывала».

«Сплошное отчаянье бесноватого», — резюмирует в дневнике свидетель драмы Евгений Иванов. Проще всего объяснить нелепости Белого некоей психической патологией. Но он вполне вменяем, способен взглянуть на собственное поведение со стороны. В пространном письме Блоку (10 или 11 апреля) он почти научно описывает свое чувство к Любови Дмитриевне, аналитически вычленяет в нем два начала. Первое: «Люба нужна мне для путей несказанных, для полетов там, где “все новое” . <���…> Я всегда готов быть ей только братом в пути к небу». Второе: «Но я еще и влюблен в Любу. Безумно и совершенно. Но этим чувством я умею управлять».