Ольга Скороходова - Как я воспринимаю, представляю и понимаю окружающий мир

В бывшей царской «трапезной» комнате в старом буфете стойло несколько бокалов, как я подумала. Мне сказали, что это царские кубки, которые Петр подносил своим гостям, предварительно наполнив их вином или простой русской сивухой. Были тут кубки «Большого орла», вмещавшие литр и больше сивухи.

Нам сказали (да я и сама читала об атом раньше), что, когда Петр гневался на кого-нибудь из своих провинившихся приближенных, он заставлял их залпом выпивать большой штрафной кубок. В этом музее нам так же, как и в Русском, не изменяло счастье. По всему дворцу нас сопровождал научный сотрудник музея, разрешая мне осматривать руками решительно все. Внизу мы зашли даже в кухню и осмотрели там старинную плиту, котлы, огромный утюг и еще кое-какую уцелевшую кухонную утварь, по которой я могла составить себе представление о необыкновенной простоте в домашней жизни царя Петра.

Затем мы поднялись на второй этаж — в покои Екатерины 1, и здесь, как и внизу, все было очень просто и прочно. Нам указали на печь, которой пользовалась сама Екатерина 1 в тех случаях, когда Петр желал провести несколько часов на половине жены с нею и своими детьми. Тогда Екатерина сама разогревала кушанья и угощала Петра. В опочивальне Екатерины нам показали большую старую кровать, которая несколько напоминала мне люльку, так как имеет по бокам «загородки». Я осмотрела также одеяло и перину — они уже очень ветхи и просты… Показали мне совсем крохотную детскую колыбель, в которой спали дети Петра, в особенности его любимый сынишка, которого мать и отец звали Тюшечка — Петя, Петюшечка, отсюда Тюшечка. Но к большому огорчению Петра, мальчик умер (не помню точно, в каком возрасте).

Упомяну еще о том, что я осмотрела небольшой трон Екатерины 1. Он до сих пор довольно прочен, и на нем сохранилась бархатная обивка. О крепости трона я могла судить по тому, что не только взошла на две ступеньки его, но даже посидела пару минут на троне первой российской царицы — разумеется, получив предварительно разрешение от экскурсовода «отдохнуть немножко». На этом и закончилась наша удачная и приятная экскурсия в Летний дворец Петра 1.

Давно я уже дала себе слово, что если поеду когда-нибудь в Ленинград, то непременно побываю в квартире Пушкина. Так я и сделала.

В теплый солнечный день мы, по обыкновению, отправились на экскурсию. Пройдя Александровский сад, в котором я ничего не могла осмотреть, хотя там есть произведения скульптуры, мы направились на Мойку, где помещается дом, в котором когда-то жил и умер Пушкин. Спустившись на несколько ступенек вниз, я, ощутив запах подвальной сырости, недоумевала: неужели здесь жил Пушкин? Сотрудники музея-квартиры Пушкина пригласили нас наверх. Оказалось, что внизу помещались только прихожая, кухня и проч. Пушкин со своей семьей жил наверху. Это несколько успокоило меня, тем более что квартира Пушкина была хоть и не очень велика, но все же состояла из нескольких комнат. К большому сожалению, в квартире сохранилось мало вещей, которыми пользовался Пушкин. Немного мебели, часы в виде колесницы, если не ошибаюсь, с амурами, некоторые книги и другие незначительные вещи — вот и все) что осталось из обстановки. В музее много фотографических снимков, на них — дети, жена и друзья Пушкина. Мне также показали простую трость Пушкина, с которой он совершал свои прогулки, находясь на Южном берегу Крыма и Кавказа. Я несколько минут держала в руках эту простую палку и думала: «Вот к ней прикасались руки Пушкина… Как мне жаль, что его теперь нет».

Мы прошли по всем комнатам, экскурсовод нам говорил, что было в каждой комнате при жизни Пушкина, а когда мы проходили и через ту комнату, в которой стоял гроб с телом Пушкина, я ступала медленно и тихо, словно боялась разбудить кого-то. И тут вспомнилось, как Пушкин писал о том, что, когда он ходил по разрушенному ханскому дворцу в Бахчисарае, ему чудилось будто в бывших покоях гарема вокруг него летают души Марии и Заремы.

…Или Мария и Зарема — одни счастливые мечты…

В тот день у нас оставалось еще свободное время до вечера, и мы решили пойти в Исаакиевский собор, где тоже есть небольшой музей. В этом музее я мало что видела. Более всего мне понравились некоторые рельефные изображения на иконостасах, стенах и дверях собора. Я их помню и сейчас. Так, например, я осмотрела рельефные фигурки священников, младенцев и женщин. Вся эта группа изображала обряд крещения, и я, благодаря тому что осмотрела эти фигурки, знаю теперь, как происходила эта «таинственная процедура». В одном месте младенца только опускали в купель, а в другом — священник, держа в руке ножницы, тянулся к головке уже вынутого из купели младенца. Далее М. Н. показала мне рельефную фигурку и сказала, что это Христос. Я начала осматривать фигурку и сама обнаружила, что это уже распятый на кресте мнимый «сын божий». Крест был повержен на землю, Христос лежал головой вниз, и на его руках и ногах, пригвожденных и кресту, я обнаружила шляпки от гвоздей. Все это произвело на меня тяжелое впечатление. Не потому, чтобы я веровала в распятого Христа, а потому, что вообще представила себе, как ужасна была эта мучительная казнь.

Обойдя почти весь собор, где, между прочим, было очень холодно, мы расхрабрились и вздумали взобраться на вышку. Сначала все обстояло благополучно, но, чем выше мы поднимались, тем уже и круче становилась лестница, обвившаяся винтом вокруг тонкого железного столба. Пройдя приблизительно половину всей лестницы, мы вышли на крышу и присели отдохнуть. Мимо нас проходили люди, я ощущала их шаги, сотрясение железа, покрывающего крышу, и вначале очень боялась: мне все время казалось, что вот-вот крыша провалится и мы упадем вниз…

Отдохнув, мы снова начали подниматься. Но лестница с каждым пролетом казалась нам уже и круче, а люди шли то вниз, то вверх, и я ужасно боялась, что, сделав какое-нибудь неверное движение, оступлюсь и стремглав полечу вниз. А тут еще М. Н. начала говорить, что у нее кружится голова на высоте и учащенно бьется сердце. До конца лестницы оставался один пролет, и мы были бы на вышке, но сверху дул очень сильный ветер, люди теснили друг друга в узком проходе. М. Н. сделалось совсем плохо, и она наотрез отказалась идти дальше. К моему стыду, это повлияло и на меня, и мы — сознаюсь в этом — позорно бежали, спеша вниз. И странное дело, с каждым оставленным позади переходом, даже с каждой ступенькой, я облегченно вздыхала и мысленно радовалась тому, что мы спускаемся все ниже и ниже и теперь уже не так страшно упасть.

Внизу я совсем успокоилась, хотя не очень хорошо чувствовала себя перед людьми — струсила .и дальше не пошла! Но зато внизу было так спокойно при мысли, что я никуда не упаду, и голова у меня перестала кружиться. Это рассмешило меня: ведь я даже не видела глазами, на какой высоте мы находились, а лишь мысленно помнила пройденное нами расстояние, представляла его и, поддавшись тому, что М. Н. плохо себя почувствовала, тоже испугалась, — считаю, что это весьма интересный психологический материал…