Август Кубичек - Фюрер, каким его не знал никто. Воспоминания лучшего друга Гитлера. 1904–1940

Он ожидал, что Стефания ответит взаимностью на его любовь, предпочтя его другим. Долгое время он мирился с тем интересом, который она проявляла к другим молодым людям, особенно офицерам, потому что считал это чем-то вроде умышленного маневра для сокрытия ее собственных горячих чувств к нему. Но такое его отношение часто уступало приступам неистовой ревности; и тогда Адольф приходил в отчаяние, когда Стефания не обращала внимания на бледного молодого человека, который ждал ее, и вместо него концентрировала свое внимание на молодом лейтенанте, который ее сопровождал. И в самом деле, почему веселая молодая девушка должна была удовлетворяться жаждущими взглядами тайного поклонника, тогда как другие выражали свое восхищение гораздо более изящно? Но я, разумеется, никогда не осмелился бы озвучить такую мысль в присутствии Адольфа.

Однажды он спросил меня: «Что мне делать?» Он никогда раньше не спрашивал у меня совета, и я был чрезвычайно горд, что он сделал это. Наконец, для разнообразия я мог почувствовать свое превосходство. «Это совсем просто, – объяснил я. – Ты подходишь к двум дамам, снимаешь шляпу, представляешься ее матери, назвав ей свое имя, и спрашиваешь разрешения обратиться к ее дочери и сопровождать их».

Адольф с сомнением посмотрел на меня и некоторое время обдумывал мое предложение. Однако, наконец, отверг его. «А что я скажу, если ее мать захочет узнать, чем я занимаюсь? В конце концов, я должен прямо назвать свою профессию; было бы лучше всего прибавить ее к моему имени – «Адольф Гитлер, художник» или что-то вроде этого. Но я еще не стал художником, я не могу представляться так, пока им не стану. Для матери профессия даже больше важна, чем имя».

Я долгое время думал, что Адольф был просто слишком робок, чтобы подойти к Стефании. И все же не робость удерживала его. Его понятия о взаимоотношении полов уже тогда были так высоки, что обычный способ знакомства с девушкой ему казался недостойным. Ввиду того что он был противником флирта в любой форме, он был убежден, что у Стефании нет другого желания, кроме как ждать, пока он подойдет и попросит ее выйти за него замуж. Я совсем не разделял это убеждение, но Адольф – как он обычно поступал со всеми проблемами, которые его волновали, – уже составил тщательно продуманный план. И этой незнакомой девушке, которая ни разу не обменялась с ним ни единым словом, удалось то, что не удавалось ни его отцу, ни школе, ни даже его матери: он составил четкую программу на будущее, которая должна была дать ему возможность – через четыре года – просить руки Стефании.

Мы обсуждали эту трудную проблему часами, в результате чего Адольф поручил мне собирать дополнительные сведения о Стефании.

В Музыкальном обществе был виолончелист, которого я время от времени видел разговаривающим с братом Стефании. От него я узнал, что отец Стефании, высокопоставленный правительственный чиновник, умер несколько лет назад. У ее матери был удобный дом, и она получала пенсию как вдова; на эти средства она давала своим двоим детям самое лучшее образование. Стефания посещала среднюю школу для девочек и уже была зачислена в высшее учебное заведение. У нее было огромное количество поклонников – ничего удивительного, ведь она была так красива. Она очень любила танцевать и в предыдущую зиму ходила с матерью на все большие балы в городе. Виолончелист добавил, что, насколько ему известно, она не помолвлена.

Адольф был чрезвычайно доволен результатами моего расследования – то, что она не помолвлена, он, во всяком случае, считал гарантированным. Был только один момент в моем отчете, который сильно обеспокоил его: Стефания танцевала, и, по уверению виолончелиста, танцевала очень хорошо, и ей это нравилось. Это совсем не вписывалось в образ Стефании, созданный Адольфом. Валькирия, вальсирующая в бальном зале в объятиях какого-нибудь болвана-лейтенанта, – это была для него слишком ужасная картина.

Откуда взялась эта странная, почти аскетическая черта характера, которая заставляла его отвергать все удовольствия юности? В конце концов, отец Адольфа был человеком, который наслаждался жизнью и который, будучи таможенным чиновником приятной наружности, безусловно, вскружил не одну девичью голову. Почему Адольф был совсем другим? Ведь он был весьма презентабельным молодым человеком хорошего телосложения, стройным, а несколько суровые и преувеличенно серьезные черты его лица оживляли необыкновенные глаза, блеск которых заставлял забывать о болезненной бледности. И тем не менее танцы были противны его натуре так же, как курение или распитие пива в баре. Эти вещи просто не существовали для него, хотя никто, даже мать, не поддерживал его в таком отношении к ним.

Будучи его другом столь длительное время, я наконец получил возможность подшутить над этим. Сделав честное лицо, я заявил: «Ты должен брать уроки танцев, Адольф». Танцы тут же стали одной из его проблем. Я прекрасно помню, что одинокие прогулки больше не прерывались дискуссиями на тему театра или реконструкции моста через Дунай, в них теперь преобладала одна тема – танцы.

Как во всех случаях, когда он не мог справиться с чем-то немедленно, он предавался обобщениям. «Представь себе бальный зал, – сказал он мне однажды, – и представь, что ты глухой. Ты не можешь слышать музыку, под которую двигаются эти люди, а затем взгляни на их бессмысленное движение, которое никуда не ведет. Не безумцы ли они?» – «Все это не годится, Адольф, – ответил я. – Стефания очень любит танцевать. Если ты хочешь завоевать ее, тебе придется танцевать так же бесцельно и глупо, как и другие». Это только и было нужно, чтобы привести его в бешенство. «Нет, нет, никогда! – закричал он на меня. – Я никогда не стану танцевать! Понятно тебе? Стефания танцует только потому, что ее заставляет общество, от которого она, к сожалению, зависит. Как только она станет моей женой, у нее не будет ни малейшего желания танцевать!»

Против обыкновения на этот раз собственные слова не убедили его, так как он поднимал вопрос о танцах снова и снова. Я даже подозревал, что дома он втайне пробовал делать несколько осторожных шагов со своей младшей сестрой. Фрау Гитлер купила для Адольфа фортепиано. Я думал, что, возможно, меня скоро попросят сыграть на нем вальс и тогда я в шутку напомню Адольфу насчет «представь, что ты глухой во время танца». Ему не нужна была музыка для движений. Я также намеревался указать ему на гармонию между музыкой и телесными движениями, о которой он, по-видимому, не имел никакого понятия.

Но дальше этого дело никогда не шло; проходили дни и недели, а Адольф продолжал размышлять об этом, пытаясь найти решение. В этом подавленном состоянии ему в голову пришла безумная мысль: он всерьез рассматривал возможность похитить Стефанию. Он изложил мне свой план во всех подробностях и отвел роль, которая была не слишком выигрышной, так как я должен был отвлекать мать Стефании разговором в то время, когда Адольф схватит девушку. «А на что вы оба собираетесь жить?» – задал я прозаический вопрос. Мой вопрос слегка отрезвил его, и дерзкий план был забыт.