Эрнест Джонс - Жизнь и творения Зигмунда Фрейда

Первым признаком какого-то неблагополучия явилось постепенное возрастание напряженности между мной и Ранком по поводу публикаций. Виной тому были обстоятельства того времени и определенная несовместимость наших темпераментов. Я всегда очень любил Ранка и продолжал питать к нему самые дружеские чувства вплоть до момента разрыва. Мы всегда приходили с ним к абсолютному согласию, когда встречались для обсуждения работы. Однако работа на расстоянии друг от друга оказалась совсем другим делом, и это привело к трудностям, которые, возможно, были бы улажены, если бы мы жили в одном городе. В нашем совместном плане организации английской прессы в 1919 году, которая должна была поддерживать «Verlag», мы сделали фатальные финансовые просчеты. Более того, общий механизм жизни настолько разладился в Австрии после войны, что для того, чтобы что-либо в ней сделать, надо было преодолеть неописуемые трудности. Бумагу и шрифт приходилось выпрашивать во всевозможных местах, рабочие часто выражали свое недовольство условиями жизни, а средства сообщения были чрезвычайно медленными. Ранк героически сражался с бесконечными проблемами и прилагал сверхчеловеческие усилия, справляясь с трудностями чуть ли не в одиночку; ему, например, пришлось самому купить веревку для перевязки посылок с книгами и лично носить их на почту. Такое напряжение сказалось на его чувствительной натуре.

В личном плане наши отношения были осложнены одной моей наклонностью, которая часто становилась причиной моих затруднений в жизни, — довольно навязчивой потребностью действовать как я считал нужным, рискуя при этом своей нетерпимостью к любой небрежности оскорбить чувствительность сотрудничающих со мной людей. Ранк, со своей стороны, работал почти с маниакальной яростью, стремясь довести издательский процесс до конца и издавать книги любой ценой, поэтому мои периодические протесты раздражали его сверх всякой меры. Он отвечал (а может быть, начинал он?) повелительным и грозным тоном, который я находил очень странным со стороны своего старого друга. Я не мог понять, что пробудило эту грубую, диктаторскую и до этой поры незаметную черту в натуре Ранка; потребовалась пара лет, прежде чем стало очевидно, что маниакальная фаза его депрессивной циклотимии [163] Циклотимия — колебания настроения, не доходящие до маниакально-депрессивного психоза. — Прим. перев. постепенно усиливается.

Я знал, что в детстве Ранк много страдал от глубоко вытесненной враждебности к своему брату, за чем обычно скрывается такое же отношение к отцу. Теперь это стало для меня ясно, и моей главной заботой стало защитить Фрейда от последствий. Я понимал, как много для Фрейда значила гармония в Комитете, и поэтому стремился скрывать от него затруднения между мной и Ранком, который, однако, имел свою точку зрения и не был столь же щепетилен. Он постоянно рассказывал Фрейду о том, каким невыносимым коллегой я оказывался, а природный скептицизм Фрейда обычно изменял ему в таких личностных ситуациях. Я продолжал уверять Фрейда, что ему не стоит беспокоиться на наш счет, что мы с Ранком наверняка сможем привести в порядок наши дела, но его мнение обо мне ухудшилось.

В течение трех лет я жил, опасаясь, как бы «враждебность к брату» у Ранка не регрессировала в более глубокую «враждебность к отцу», и безосновательно надеялся, что это не случится при жизни Фрейда. [164]К сожалению, мои опасения оправдались, так как в конце этого периода Ранк открыто выразил свою неконтролируемую враждебность к Фрейду.

Подоплекой для разногласий между Ранком и мной явилась яростная оппозиция психоанализу, с которой мне пришлось бороться в Англии. После первой мировой войны наши оппоненты в полной мере использовали антигерманское настроение англичан, и психоанализ с его направленностью на непристойные аспекты человеческой натуры поносился как типичный продукт немецкого упадка и общего скотства. Мои протесты по поводу того, что Фрейд является в большей мере евреем, нежели немцем, дали небольшой эффект — достаточно было того, что он писал по-немецки, — но, понятно, я стремился не подчеркивать немецкие связи в нашей работе. Достаточно плохо было уже то, что неизбежно приходилось печатать «Международный журнал» явно иностранным шрифтом, — в Австрии не было пригодного английского шрифта. Иностранные печатники, не знающие английского, наполняли текст германизмами, которые мне приходилось с большим трудом устранять. Затем Ранк, который в то время очень плохо знал английский, взялся за корректуру гранок, не сообщив об этом мне. Так что нам пришлось командировать кого-либо в Вену, кто мог корректировать гранки там, сберегая, таким образом, время от посылки подобных исправлений почтой из Лондона. Эрик Хиллер был послан в Вену в декабре 1920 года, и это значительно улучшило дело. Неоценимую помощь оказало нам содействие Анны Фрейд в работе английского отделения в Вене. Хотя в то время эта помощь была эпизодической, работа здесь привела ее ближе к психоанализу, чем она была когда-либо ранее, и предзнаменовала ее будущую карьеру.

Хотя в действительности это не имело к нему непосредственного отношения, Ранк продолжал резко критиковать мою редакторскую деятельность в «Журнале». Он даже отказывался печатать ту или иную статью, которую я ему присылал, если его не удовлетворяло ее содержание. Особенно резко он возражал против того, что называл «трансатлантической чепухой», и это стало первым признаком конфликта между Веной и Нью-Йорком, под знаком которого мне пришлось провести следующие двадцать лет. Я хотел, чтобы «Журнал» был не просто дубликатом немецкого «Zeitschrift» но предоставлял также возможность публикации начинающим аналитикам в Англии и Америке, даже если их первые попытки оказывались не на уровне классических произведений. Фрейд также выражал недовольство содержанием «Журнала» в первые два года его функционирования.

Однако эти беспокойства по поводу «Журнала » оказались мелочью по сравнению с теми трудностями, которые возникли в связи с переводом работ Фрейда. В течение долгого времени он был удивительно безразличен к этому вопросу и противился, насколько мог, «потере моего времени» даже по поводу проверки и исправлений тех переводов, которые печатались в Англии. Затем, когда он вник в те честолюбивые планы, которые я строил в этой связи, его отношение переменилось. Всегда преследуемый мыслью о том, что ему недолго осталось жить, он страстно захотел увидеть некоторые из обещанных томов при своей жизни и стал все более критически относиться к любым проволочкам. Фрейд полностью принял взгляды Ранка, что я единственный виноват в этих проволочках, так же как и в задержках с выходом «Журнала».