Франц фон Папен - Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947

В течение нескольких следующих дней напряжение заметно возросло. Определить, что происходило за кулисами, было невозможно, но я был подвергнут очевидному бойкоту со стороны лидеров партии и большинства моих коллег министров. Марбург послужил началом разрыва. Так или иначе, я должен был 25 июня уехать из Берлина, чтобы присутствовать в Вестфалии на бракосочетании своей племянницы.

Вплоть до самого Нюрнбергского процесса я не знал, что же произошло тогда на самом деле. Функ, в то время шеф печати рейха, а впоследствии – министр экономики, сообщил в своих показаниях, что получил от Гитлера указание отправиться к Гинденбургу и информировать его, что «раскольническое» выступление в Марбурге делает дальнейшее сотрудничество со мной невозможным. Другими словами, Гитлер сделал в точности противоположное тому, что обещал. Надо полагать, он хотел этим дать понять Гинденбургу, что хочет его согласия на мою отставку.

В день свадьбы, 26 июня, Чиршки сообщил мне по телефону, что гестапо арестовало Эдгара Юнга, одного из моих неофициальных сотрудников, и что я должен немедленно возвращаться. На следующий день я прилетел в Берлин и, поскольку не смог связаться ни с Гитлером, ни с Герингом, заявил по поводу ареста Юнга самый решительный протест Гиммлеру. Мне было сказано, что ведется расследование предполагаемых нелегальных контактов с иностранными государствами. Он не мог пока дать мне более подробной информации, но пообещал, что Юнг будет вскоре освобожден. А через три дня разразился шторм.

История ремовского путча рассказывалась и пересказывалась со всевозможных точек зрения, к тому же, поскольку я в эти дни находился практически incommunicado [126], то мало что могу добавить от себя. Действительно ли Рем и его окружение надеялись получить контроль над армией путем совершения переворота, останется, как видно, навсегда неизвестным. Важно только понимать, что те из нас, кто непосредственно участвовал в этих событиях, имели все основания предполагать, что такой путч действительно замышлялся и что интересы государства требовали его подавления.

Не составляло особого секрета, что начальник штаба штурмовых отрядов жаждал получить пост военного министра. Заняв это ключевое положение, он, несомненно, намеревался внедрить членов СА в армейскую командную иерархию и заменить офицерский корпус своими собственными людьми. Гитлер с большой опаской относился к поддержке этого плана. В его принципы неизменно входило не давать возможности любому отдельному лицу или организации в государстве достигнуть такой власти, которая могла бы угрожать его собственному положению. Кроме того, вначале его отношения с Бломбергом были в высшей степени сердечными, и он вовсе не хотел видеть на посту военного министра кого-то другого. Со своей стороны Рем считал, что СА сыграли решающую роль в захвате партией власти, благодаря чему ее политические лидеры были награждены более чем достойно, в то время как заслуги штурмовиков не получили должного признания.

Развязка стала приближаться весной 1934 года. Рем потребовал от Гитлера, чтобы тот испросил у президента разрешения на прием в армию вожаков «коричневых рубашек» в качестве офицеров и унтер-офицеров. Я помню, что в то время назывались цифры соответственно пятьсот и две тысячи таких кандидатов. В конце концов Гитлер согласился и подступился с этим предложением к Гинденбургу, который напрочь отказался дать разрешение на это. Должно быть, это произошло примерно в то время, когда Гинденбург устраивал свой первый официальный прием для представителей новой власти. Присутствовавшие на приеме заметили тогда явную отчужденность между Ремом и Гитлером.

Начиная с этого момента Рем постепенно начал склоняться к применению силы для достижения своих целей. Следующие месяцы были отмечены растущим потоком слухов о заговоре штурмовиков против Гитлера и армии и о нелегальной переправке из-за границы – в основном из Бельгии – партий оружия для усиления «коричневых рубашек». Генерал фон Бок, командовавший Штеттинским военным округом, захватил с фальшивой таможенной декларацией один такой груз, состоявший из бельгийских винтовок и пулеметов. У Гитлера, Геринга и военных была собственная информация о происходящем, и армия, не привлекая внимания, начала принимать собственные меры предосторожности. Стали появляться слухи о второй революции, и я помню, как Бозе однажды сказал мне, что она намечена на конец июня, чтобы совпасть по времени со съездом вожаков «коричневых рубашек».

В СА не могли оставаться в неведении относительно подготовки мер, направленных на подавление любых запланированных ими акций. Примерно 26 июня Бозе прослышал, что попытка выступления, ранее намеченная на 30 июня, была отсрочена. Очевидно, штурмовики хотели ввести в заблуждение армию и полицию и надеялись выполнить свой план в то время, когда организаторы контрмер будут усыплены чувством ложной безопасности. К тому же они рассчитывали, что в случае если армия предпримет 30 июня самостоятельные действия, то штурмовики смогут усилить свои позиции, протестуя против неоправданной провокации.

29 июня Гитлер находился в Эссене, где, кажется, наконец принял решение раз и навсегда расправиться с лидерами штурмовых отрядов вне зависимости от того, отложили они выполнение своего плана или нет. В этот же день прилетел Геббельс. Давно ходили слухи о том, что он играет за обе стороны, чтобы обеспечить свое положение на случай любого исхода событий. Приказы Рема об отмене приготовлений не достигли, как видно, всех его подчиненных, и в этот день произошло несколько локальных стычек между штурмовиками и армией. Вечером 29 числа членам СА в Берлине было велено явиться с оружием в свои местные штабы. 30 июня Гитлер вылетел в Мюнхен, где захватил лидеров штурмовиков в своих постелях. Все это конечно же стало известно только позднее.

Рано утром того дня Чиршки позвонил мне из помещения ведомства вице-канцлера и попросил как можно скорее туда приехать. Перед рассветом какой-то аноним звонил ему домой и старался выяснить, где он сам теперь находится. Это показалось ему подозрительным, и он немедленно соединился с Бозе, чтобы узнать новости, но у того никакой информации не было. Я приехал в канцелярию в девять часов утра и узнал, что адъютант Геринга Боденшатц уже звонил несколько раз и просил, чтобы я немедленно приехал к его шефу. По-прежнему не имея никакого представления о происходящем, я поспешил к нему в дом, находившийся в саду министерства воздушного транспорта, и помню свое изумление при виде всего района, переполненного эсэсовскими охранниками, вооруженными пулеметами.