Франц фон Папен - Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947

На этом оба лидера опять разошлись, чтобы у Шушнига было время на размышления.

В своей книге Шушниг приводит только отрывочное описание этой беседы, в которой я, германский посол, принял его сторону против Гитлера. Тем не менее он признает, что, когда через полчаса он снова присоединился к Гитлеру, фюрер сказал: «Впервые в своей жизни я согласился пересмотреть окончательно принятое решение». Лед был сломан, и открылся путь к соглашению. Основной трудностью продолжал оставаться вопрос о назначении Зейс-Инкварта. Австрийцы в конце концов согласились, но теперь против его кандидатуры стал возражать уже сам Гитлер. Он снова позвал меня и поднял крик: «Что за человек этот Зейс-Инкварт? Я его не знаю, он даже не член партии». Это было просто тактической уловкой. Он отлично знал, кто такой Зейс-Инкварт, но, сам пойдя на определенные уступки, по всей вероятности, захотел теперь сделать министром внутренних дел кого-нибудь с более радикальными взглядами.

Я постарался представить Зейс-Инкварта как человека, симпатизирующего национал-социализму, хотя для меня самого основной причиной желать его назначения был тот факт, что он был человек весьма образованный. Потом я вспомнил про свой произошедший ранним утром разговор с доктором Мюэльманном. «Сегодня утром я встретил хорошо известного австрийского национал-социалиста доктора Мюэльманна, – сказал я. – Его мнение о Зейс-Инкварте послужит для вас лучшим руководством, чем все, что могу сказать о нем я». Послали за доктором Мюэльманном, и Гитлер, видимо удовлетворенный высказанными им соображениями, перестал сопротивляться назначению.

Шушниг и Шмидт, довольные его согласием по этому пункту, были тем не менее крайне удивлены вмешательством Мюэльманна. Они, кажется, решили, что за его присутствие несу ответственность я, а раз так, то я сам и подстроил весь этот эпизод. В Нюрнберге было определенно доказано, что его подослал Цернатто в роли своего рода шпиона, а о готовящейся конференции он узнал от Кепплера. Поэтому высказанные позднее Шушнигом обвинения в мой адрес, касавшиеся предполагаемого нарушения нашего соглашения о сохранении в секрете его встречи с Гитлером, лишены всяких оснований.

Только поздно вечером были разрешены различные противоречия и согласованный текст подписан Шушнигом и Гитлером. Мы все были крайне утомлены, и я хорошо понимаю, почему Шушниг и Шмидт отказались от сделанного Гитлером приглашения к обеду. Его тактика давления, которая бросила тень на результаты переговоров, обесценивала сделанные им уступки больше, чем они того заслуживали. В обратный путь в Зальцбург отправились примерно в одиннадцать часов ночи в подавленном молчании. Шушниг определенно не хотел вступать в дискуссию по поводу событий прошедшего дня. Я тем не менее не мог удержаться от того, чтобы не сказать ему: «Теперь вы, герр Bundeskanzler [158], получили некоторое представление о том, как трудно иметь дело с такими переменчивыми личностями».

Будучи освобожден от своего поста в Вене, я вообще не имел официальных причин для участия в переговорах. Я только хотел принести возможную пользу этому делу. Если бы Шушниг лучше знал Гитлера и отвечал на его оскорбления той же монетой или проявил бы достаточное упорство, события могли бы принять менее драматический оборот. Он не был еще тогда связан соглашением. Если бы он почувствовал, что подписанный им проект означает закат Австрии, то мог бы еще уклониться от следования его условиям, сославшись на пункт, в соответствии с которым окончательное решение могло быть принято только федеральным президентом, и подать в отставку.

Остается только добавить, что сравнение подписанного соглашения с Punktationen, подготовленными еще до того, как он выехал из Вены, показывает, что только назначение нового руководителя министерства внутренних дел и включение в его компетенцию контроля за полицией были важными уступками, не запланированными Шушнигом заранее. Позднее оказалось удобным обвинить меня и утверждать, что он был очень удивлен представленными ему требованиями.

Гитлеру все еще было необходимо публично объяснить произошедший в вермахте кризис. Поэтому он назначил на 20 февраля заседание рейхстага. Он сказал Шушнигу, что намерен в своей речи говорить об австро-германской проблеме, а потому просил, чтобы некоторые из согласованных ими мероприятий были проведены до 18 февраля. Без сомнения, он хотел отвлечь внимание от достаточно отвратительной картины интриг в вермахте при помощи какого-либо выдающегося успеха в области внешней политики. Это соображение вполне объясняет то давление, которое он оказал на Шушнига, хотя, конечно, ни в коей мере его не оправдывает. Его условия давали Австрии пять дней отсрочки.

Если бы австрийцы хотели представить себя всему миру в качестве потерпевшей стороны и уже тогда думали о проведении плебисцита, то разве не в этот момент, а не три недели спустя было самое время выставить на всеобщее обозрение отношение Германии к своей стране? Кабинет, объявив международному сообществу, что новое соглашение подписано под сильным давлением и несовместимо с гарантиями суверенитета, зафиксированными в июльском соглашении, мог уйти в отставку. Однако канцлер не мог на это решиться. Реакция заграницы показала, что Италия поддерживает Гитлера, Великобритания не чувствует себя непосредственно задетой и только Франция, по мнению герра Фольгрубера, австрийского посланника в Париже, была готова бороться за Австрию. Тем временем австрийский президент решил поддержать соглашение. 15 февраля в Берлин сообщили, что документ был одобрен, а 18-го – что его политические статьи выполнены. Согласованное коммюнике было опубликовано в обеих странах.

Встреча в Берхтесгадене и принятие соглашения положили конец моей миссии, а президент и правительство Австрии пригласили меня на прощальный завтрак. Если бы «признанная» версия моей роли во всем происшедшем была верна, то это мероприятие носило бы весьма холодный и формальный характер. Президент и его министры были, однако, исключительно любезны и дружелюбны. Мне был пожалован высший австрийский орден, и в тот момент, когда президент произносил в мою честь тост, Гвидо Шмидт воскликнул, развеселив всю компанию: «Как насчет того, чтобы отправиться нашим послом в Берлин?» В течение нескольких последних дней моя жена и я были буквально завалены замечательными подарками, каждый из которых отражал оценку усилий, предпринятых мной за последние четыре года для улучшения отношений между двумя странами.

Речь Гитлера в рейхстаге вызвала лихорадочные ожидания. В ее основном разделе, посвященном Австрии, он заявил: