Франц фон Папен - Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947

Летом 1942 года этот вопрос вышел на передний план. Как-то утром ко мне зашел советник посольства с сообщением, что все члены партии в Анкаре провели закрытое собрание, на котором руководитель турецкого отделения партии, некто по фамилии Фриде, заявил, что настало время расстрелять меня или посадить в концентрационный лагерь. На этом собрании присутствовали почти все сотрудники посольства, которые, за единственным исключением, были членами партии. Я распорядился немедленно доставить ко мне этого Фриде. Когда он явился, я спросил, действительно ли он высказывался именно так, как мне было доложено. Когда он это признал, я дал ему сорок восемь часов на то, чтобы очистить помещение, выделенное ему в одном из посольских зданий, где он занимался проблемами проживавших в Турции германских подданных. Кроме того, я запретил ему появляться на территории посольства и иметь контакты с кем-либо из дипломатического персонала и распространил приказ об этом среди своих служащих.

Но в распоряжении Фриде был свой радиопередатчик, хотя Риббентроп и запретил использование такой аппаратуры всеми заграничными отделениями партии, и он немедленно послал герру Боле сообщение с протестом против моих действий и требованием провести расследование этого дела. Прежде чем я успел сочинить для Риббентропа собственный отчет об инциденте, от него было получено распоряжение вернуть Фриде, а мне предоставить себя в распоряжение комитета по расследованию. Я отказался выполнить это, а взамен предложил уйти в отставку. Делу было суждено тянуться еще целый год, пока, наконец, мне не удалось добиться отправки Фриде на родину. Партия прислала для расследования свою собственную комиссию, а Риббентроп приказал своему начальнику отдела кадров представить доклад себе лично. К счастью, этот человек оказался чиновником старой школы и без колебаний составил доклад, неблагоприятный для Фриде. Мои коллеги из противоположного лагеря, которым не пришлось сталкиваться с подобными внутренними проблемами, должны считать, что им повезло.

В июне были взяты и Севастополь, и Тобрук [180]. Несмотря на отказ Гитлера поддержать Роммеля, вызванный неспособностью оценить стратегическое значение этой кампании, казалось вероятным, что его инициатива и храбрость могут открыть путь к Суэцкому каналу. В июле он стоял у Эль-Аламейна. Я чувствовал, что если бы ему удалось достичь дельты Нила, то переговоры о мире стали бы возможны. Мои японские коллеги в Анкаре не переставали утверждать, что германскую военную мощь не следует растрачивать в затяжной войне с Россией и что между двумя государствами необходимо добиться какого-либо компромисса. Эту точку зрения поддерживали и в Токио, но Риббентроп отказывался ее даже рассматривать.

Отсутствие согласованности военных усилий держав оси особенно рельефно проявилось в то время, когда войска Роммеля находились у ворот Каира. Именно тогда наступил момент, когда стало необходимо объединить все доступные силы германских и итальянских войск. Следовало употребить для обеспечения линий снабжения Роммеля все боевые единицы итальянского флота, перебросить с других фронтов авиацию и в полной мере использовать авиадесантные части. Но Гитлер так никогда и не смог понять, что военная стратегия есть искусство импровизатора и требует принятия решений в моменты, когда их менее всего ожидают.

По моему предложению итальянский, японский и германский послы со своими военными и морскими атташе ежемесячно собирались, чтобы договориться об общей политике, которую предполагалось рекомендовать своим правительствам. Мой японский коллега Курихара был весьма решителен в военных вопросах. Япония, заявил он однажды, слишком занята организацией управления на своих покоренных территориях, чтобы помочь облегчить давление на Германию. Нехватка ресурсов исключает всякую возможность нападения на Россию. Мое предостережение о несвоевременности перехода к планам территориального устройства до достижения общими усилиями победы над врагом и о том, что проведение независимой политики может привести лишь к разгрому нас поодиночке, не произвело на него никакого впечатления. Когда же я спросил, не может ли Япония, по крайней мере, предоставить свои подводные лодки для прорыва кольца блокады, он ответил с загадочной улыбкой: «У нас очень мало подводных лодок, и они все необходимы нам самим». Закрывая тогда собрание, я заметил, что мне неизвестна ни одна другая война в истории, ведомая коалицией, в которой наблюдалось бы столь полное отсутствие координации целей и методов борьбы, как в той, участниками которой мы теперь являемся.

Военное время предоставляло нам очень мало возможностей для светских развлечений, но постоянное напряжение заставляло думать и об отдыхе, поэтому я при всякой возможности старался отправиться на целый день на охоту. Одна история, получившая широкую известность в Анкаре и касавшаяся невольной встречи коллег-дипломатов из враждующих лагерей, была довольно сильно преувеличена в пересказе, однако весьма забавна. Однажды я отправился на одно из местных озер поохотиться на уток. Только я успел выставить своих подсадных уток и укрыться, как где-то совсем близко прогремели два выстрела. Дробины взбаламутили воду прямо перед шалашиком, а мои утки заметались в панике. Я вскочил на ноги и увидел, как два каких-то человека повернулись и побежали прочь. Мне показалось, что я узнал в одном из них сотрудника британского посольства, а потому крикнул им вслед: «Это стыд и срам – убивать моих подсадок. В Анкаре пока еще не воюют!» По счастью, ручные утки не пострадали. Один из моих молодых атташе, который охотился неподалеку, сказал мне, что одним из двух нарушителей спокойствия был американский посол мистер Лоуренс Стейнхарт. Я всегда сожалел, что познакомился с этим выдающимся дипломатом только в 1946 году, когда он посетил меня в нюрнбергской тюрьме. В то время было уже поздно рассуждать о политике или устраивать более удачную утиную охоту. Кстати, я должен опровергнуть распространившийся тогда среди дипломатического корпуса слух, будто бы я в ярости выпалил из ружья по убегающим фигурам. Это совершенная выдумка.

Вскоре после этого случая скончался после короткой болезни турецкий премьер-министр Рефик Сайдам. Его преемником стал министр иностранных дел месье Сараджоглу, а месье Менеменджиоглу принял министерство иностранных дел. В своей первой речи новый премьер-министр особо подчеркнул намерение Турции сохранять нейтралитет. Та осень принесла новые тревоги. Германские потери на Восточном фронте были огромны, а Гитлер, несмотря на предупреждение, что вести одновременное наступление на Сталинград и Кавказ невозможно, упорно настаивал именно на этом. Русские скоро нащупали слабые пункты длинного фронта, и их первый контрудар был направлен главным образом против итальянских дивизий, которые не выдержали давления. Началась битва за Сталинград.