Франц фон Папен - Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947

В связи с этим мы ясно высказали свое отношение к злоупотреблениям властью, уже практиковавшимся полицией Геринга. Мы также осудили положения программы Гитлера, касавшиеся расового вопроса, указывая, что, хотя и не может быть никаких возражений против воспитания в народе гордости за его расовую чистоту, нельзя допустить перерастания этого чувства в ненависть к другим нациям. Христианство сделало из германских племен единый народ, и нет никакой нужды искать для поддержания его существования новую религию. В то время еще не было никаких признаков возможности такого развития событий, которое позднее привело к принятию нюрнбергских законов о чистоте расы и закончилось трагедией газовых камер.

В области внешней политики мы стремились только к полному восстановлению государственного суверенитета и к поддержанию мира при помощи международного сотрудничества. Во внутренних делах мы считали необходимым покончить с двойственностью в отношениях между Пруссией и рейхом и наделить центральное правительство достаточной властью, сохранив при этом культурную автономию отдельных федеральных земель.

В этом коротком обзоре невозможно воспроизвести все детали нашей предвыборной программы, но и приведенное здесь показывает, что мы стремились ясно показать свои расхождения с нацистами. Слабость нашего положения заключалась в том, что мы не имели возможности открыто критиковать своего партнера по коалиции. Я мог только пытаться убедить избирателей в положительных сторонах нашей программы, надеясь, что они сами сравнят их с негативными аспектами нацистской доктрины. Однако то ли по недостатку интеллекта, то ли из-за лености ума нашего электората надежды на это не оправдались. Многие люди, считая, как видно, что Гитлер провозглашает те же самые консервативные принципы, что и мы, отдали свои голоса нацистам.

Вечером 27 февраля я устраивал в нашем клубе на Фоссштрассе обед в честь президента. Неожиданно мы заметили в окнах красное зарево и услыхали на улицах стрельбу. Один из служащих клуба торопливо подошел ко мне и прошептал на ухо: «Горит Рейхстаг», а я, в свою очередь, повторил это президенту. Он встал из-за стола, и мы через окна увидели купол Рейхстага, выглядевший так, будто его освещали прожекторами. Временами его очертания закрывали языки пламени и клубы дыма. Я предложил президенту вернуться в его резиденцию и сам отвез его на своей машине. После этого я направился прямиком к горящему зданию, которое было окружено кордонами полиции. Когда мне удалось наконец проникнуть вовнутрь, я встретил там в одном из сильно поврежденных коридоров Геринга, который, по своей должности прусского министра внутренних дел, распоряжался работой пожарных. С ним была его свита; все были возбужденные и злые. «Это преступление коммунистов направлено против нового правительства!» – крикнул мне Геринг.

После того как основные очаги пожара удалось ликвидировать, я покинул здание, совершенно уверенный, что причина пожара не могла быть случайной. Казалось очевидным, что это некая политическая демонстрация, поскольку в ходе обыска здания был арестован иностранный коммунист. Поэтому в тот момент у меня не было никаких причин сомневаться в необходимости принятия строгих мер против преступных элементов из коммунистической партии. Мне казалось, что допрос Ван дер Люббе и обыск в штаб-квартире коммунистов только подтвердили это впечатление.

На одном из следующих заседаний кабинета Геринг продемонстрировал некоторые из документов, якобы найденные во время рейда на штаб-квартиру коммунистов, находившуюся в доме Карла Либкнехта. Помнится, среди них были планы убийства некоторых политических лидеров, включая большинство министров правительства и меня самого. Должен признаться, я не мог и помыслить, что нацисты, превратившиеся теперь в ответственную правительственную партию, сочтут необходимым пойти в целях еще большего укрепления своего положения на подделку таких документов. Мы все были убеждены в том, что коммунисты готовили вооруженное восстание и потому представляют опасность для государства.

Даже сегодня нельзя с уверенностью сказать, каким образом начался пожар. После войны, содержась под стражей в трудовом лагере в Регенсбурге, я оказался в компании с бывшим полицейским офицером по фамилии Хайзиг. В ночь пожара он был старшим полицейским чином на дежурстве в прусском министерстве внутренних дел и оказался первым, кто вошел в горящий Рейхстаг. Позднее он руководил допросами Ван дер Люббе и наводил справки о его предыдущей жизни в Голландии. По утверждению Хайзига, Люббе был коммунистом-фанатиком, который ненавидел общество и вдобавок несколько раз судился за поджоги. Без сомнения, именно он поджег здание, но сделал это по собственной инициативе, а не по наущению коммунистов или нацистов. Прежде он уже пытался устроить пожары в министерстве труда, в ратуше Шёнеберга и в императорском дворце.

Из этого чисто уголовного деяния нацисты раздули громадный политический скандал, направленный на подрыв влияния коммунистов. С этой целью они пошли на фальсификацию доказательств. Так, некий отставной майор по фамилии Веберштедт, работавший в отделе печати нацистской партии, утверждал, что вечером перед пожаром видел Ван дер Люббе в обществе коммунистического лидера Торглера, а еще до этого – в рейхстаге. Однако Хайзигу удалось установить, что во время первой из двух предполагаемых встреч Ван дер Люббе отбывал тюремный срок в Голландии. Но это не помешало Герингу и Геббельсу действовать так, как если бы неминуемо приближалась коммунистическая контрреволюция. Они нашли себе полезного союзника в лице государственного прокурора по фамилии Фогт, который более всего хотел обеспечить себе важное положение в нацистской партии.

Рудольф Дильс, шеф полиции в министерстве Геринга, здравствующий и поныне, сообщил, что во время полицейских рейдов, последовавших за пожаром, было арестовано около четырех тысяч функционеров коммунистической партии. Однако многим из их лидеров, таким, как Пик и Ульбрихт, удалось бежать в Москву, где они остались дожидаться лучших для себя дней. Нацисты, убедив Гинденбурга в том, что поджог должен был послужить сигналом к началу коммунистического восстания, уговорили его подписать чрезвычайный декрет, укрепляющий безопасность государства. Для того чтобы оправдать временную отмену некоторых основных прав и свобод, вводимую этим декретом, пришлось представить коммунистическую угрозу чрезвычайно серьезной. Гитлер вообще хотел запретить коммунистическую партию, но я решительно возражал против совершения такого шага прямо накануне выборов. К тому же я был уверен, что запрещенные политические партии всегда перерождаются в подпольные организации сопротивления. Когда в апреле следующего года коммунистическая партия была запрещена, многие из ее членов внешне изменили своим убеждениям и вступили в штурмовые отряды, что явилось отнюдь не первым случаем использования Москвой тактики пятой колонны.