Пьер Жюрьен-де-ла-Гравьер - Война на море - Эпоха Нельсона

Но в то время, когда Нельсон выказывал эту чудную деятельность, здоровье его было очень расстроено. Это было следствием морального беспокойства, овладевшего им со дня заключения перемирия. У него душевное волнение почти всегда обнаруживалось нервической лихорадкой и удушьем, что он все еще приписывал неудачной погоне за французами в 1798 году. "Эта кампания, - говаривал он, - огорчила меня до глубины души, и при всяком сильном ощущении я снова чувствую ее действие". Его обычная раздражительность развилась еще более от равнодушия, с каким приняли в Англии известие о славном сражении при Копенгагене. Этот блестящий эпизод трудной и опасной кампании не сиял тем светом, каким озарены были победы при Сан-Винценте и Абукире. Он, правда, доставил Нельсону титул виконта, но лондонский Сити не благодарил победителей, тогда как в ту же эпоху экспедиция, несравненно более легкая и безопасная, которая под началом лорда Кейта отправилась от берегов Карамани и заставила французов очистить Египет, удостоилась благодарности Сити.

"Я терпеливо ждал, - писал Нельсон лорду Меру через год после своего возвращения из Балтики, - пока чьи-нибудь меньшие заслуги отечеству обратят на себя внимание лондонского Сити, прежде, нежели решился изъявить то глубокое огорчение, какое чувствую, видя, что офицеры, служившие под моим началом, люди, участвовавшие в самом кровопролитном сражении и одержавшие самую полную из всех побед, подержанных в течение этой войны, лишены чести получить от великого Сити одобрение, которое так легко досталось другим, более счастливым. Но лорд Мер поймет, что если бы адмирал Нельсон мог забыть заслуги тех, которые сражались под его начальством, он был бы недостоин того, чтобы они содействовали ему так, как это всегда бывало".

Несмотря на такое благородное заключение, надо признаться, что недостойно было величия Нельсона требовать так открыто благодарности от народа и заставлять его насильно удивляться. Но нужно заметить, что эта пылкая нескромность, неприличная государственному человеку, была несколько извинительна в военачальнике. Правда, она скорее обнаруживает любовь к славе, нежели патриотизм, скорее пылкость, нежели истинную возвышенность душевную; но в наше время военный героизм по бoльшей части бывает движим теми же началами.

Вместо Нельсона главнокомандующим Балтийской эскадрой назначили вице-адмирала Поля. 19 июня 1801 г. новый начальник поднял свой флаг на корабле "Сент-Джордж"; а Нельсон, отказавшись от предложенного ему фрегата, оставил Кёге-бухту на небольшом бриге и 1 июля прибыл в Ярмут. Первым делом его в этом городе было обойти госпитали и посетить матросов и солдат, раненых при Копенгагене. Исполнив эту священную обязанность, он в тот же вечер отправился в Лондон, где его ожидали сэр Вильям и леди Гамильтон.

VI. Неудачное покушение англичан под Булонью 16 августа 1801 года

По приезде в Англию Нельсон нашел, что все умы заняты мыслью о новой опасности. Не ожидая более нападений со стороны материка, Бонапарте после Люневильского мира думал перенести свои легионы в Великобританию и угрожал Сент-Джемскому кабинету привести в самый Лондон войска, уже дважды покорившие Италию. Булонский порт назначался местом сбора огромной флотилии, которая изготавливалась на всех пунктах Ла-Манша. Нападение на Англию при помощи канонерских и плоскодонных лодок давно уже было любимой идеей первого Консула. Еще в 1797 г. он внушал этот проект Директории; в 1801 г. он опять к нему обратился; а через три года план должен был принять гигантские размеры. В июле собрано было в Булони под началом контр-адмирала Латуш-Тревиля девять дивизий канонерских лодок с соответственным числом десантного войска. Уже не в первый раз угроза нашествия устрашила Англию; но никогда еще она не была столь ощутима. Министерство Аддингтона почло своим долгом обратить внимание на беспокойство народа, и 24 июля, уступая общему желанию, Адмиралтейство поспешило назначить вице-адмирала Нельсона начальником оборонительной эскадры, собранной между Орфорднессом и Бичи-Хедом.

В это время у Нельсона в Адмиралтействе было двое испытанных друзей, граф Сент - Винцент и сэр Томас Трубридж. Последний, мужественной привязанности которого мы имели уже случай удивляться, был не только одним из лучших офицеров, столь же исполнен находчивости, как выражался Нельсон, сколь корабль его "Куллоден" был исполнен приключений; он был также, по словам графа Сент-Винцента, бесценным советником, прямым как шпага, твердым и незапятнанным, как ее сталь. Питая истинное уважение к победителю при Абукире, но глубоко огорченный гибельной страстью, овладевшей героем, он боялся, чтобы эта твердая рука, уже дважды спасавшая Англию, не ослабла от изнеженности. Поэтому, едва Нельсон был назначен начальником оборонительной эскадры, как уже граф Сент-Винцент и Трубридж начали торопить его отправиться на Доунский рейд, где один из фрегатов был готов поднять его флаг.

К несчастью, все усилия этой дружбы остались бесплодны. Новые узы связывали Нельсона с хитрой женщиной, которая, омрачив его славную карьеру, должна была впоследствии, изменив его памяти, пройти самые трудные и унизительные испытания и умереть 6 января 1814 г. в окрестностях Кале, обремененная долгами и бесславием. В феврале 1801 г. таинственный ребенок был принесен в церковь Сент - Мери-ле-Бон и записан в приходские реестры под именем Горации Нельсон Томсон. Горация{57}, которую Нельсон всегда выдавал за своего приемыша, и которой он старался устроить независимое состояние, была, без всякого сомнения, дочь леди Гамильтон. Рождение этого ребенка связало еще теснее преступные узы и навсегда отторгло адмирала от леди Нельсон. Он полагал, что сделал достаточно, назначив пенсион в 1800 фунтов стерлингов{58} жене, которой, несмотря на свое заблуждение, никогда не мог сделать ни малейшего упрека. Сам он признавал, что такое огорчение может ускорить кончину отца его, удрученного летами, а между тем, все усилия отца обратить его к оскорбленной супруге остались тщетны.

Нельсон поручил сэру Вильяму купить на свое имя хорошенький домик Мертон-Плес, в 8-ми милях от Лондона, он думал оставить его в наследство леди Гамильтон, а до тех пор жить в нем со своей второй семьей и даже готов был отказаться от возложенного на него командования, но от этого его удержали истинные друзья, граф Сент-Винцент и Трубридж.

На их благоразумные замечания Нельсон отвечал бесконечными жалобами и нытьем. Он жаловался на холод - Трубридж советовал ему носить фланелевую фуфайку; на морскую болезнь - граф Сент-Винцент дружески советовал ему потерпеть: "Обязанность, возложенная на вас, не принуждает вас держаться в море в свежий ветер. Не думайте же оставить ваш пост в такую минуту, когда ни один англичанин не имеет права отказать отечеству в своих услугах". Не находя сочувствия в друзьях, Нельсон поверял свою досаду леди Гамильтон: "Адмиралтейство не имеет ни совести, ни души. Желаю ему испытать мои страдания. Господин Трубридж, ныне один из моих властелинов, шутит и смеется надо мною; я уверен, что он растолстел. Что же касается меня, то я порядочно похудел, и если бы эти господа не так равнодушно принимали мои жалобы, то мое здоровье не было бы расстроено до такой степени, или, по крайней мере, я давно бы уже успел поправить его в теплой комнате у камина, окруженный истинными друзьями".