Людмила Бояджиева - Фрэнк Синатра: Ава Гарднер или Мэрилин Монро? Самая безумная любовь XX века

Скрипнула дверь, в комнату заглянул отец.

— Ты не спишь? И у меня что-то ни в одном глазу…

— Садись, па. Рассказывай. — Лежа на кровати, Фрэнк тоскливо смотрел в потолок. Он знал, что старикан любит поговорить, а не с кем. Дома одни бабы.

— Второй день дождь льет — как прорвало. Все косточки ноют, что мне на ринге размолотили. И кой черт я тогда мальцом полез драться? Задиристый был, так и тянуло померяться силой. Да и потом от бокса не отставал. Вокруг ринга у нас в Италии крутились интересные люди. Самые интересные, если хочешь знать. — Мартин огляделся, присел на диван. — Что-то не ладится, сынок?

Фрэнк рывком вскочил. Лицо исказилось от гнева:

— А что ладится?! Нет, ты скажи: чему тут радо — ваться?! Раньше я хоть знал, кому вломить как следует. А теперь! Ха! Куда ни глянь — звезды, звезды! Один я — карлик, под ногами великих путаюсь. На фото, на киноэкране, на пластинках — одни великие! Всех не уделаешь.

— Ты нашел способ постоять за себя получше, чем кулаки. Тебя слушают, Фрэнки, тебя уважают.

— Черта с два! Все только и смотрят, как подставить ножку и обойти. Даже те, кто моложе меня, уже урвали сольные концерты. Да еще снимаются в кино. О них пишут в газетах! Они дают интервью! И сшибают бабки, само собой.

— Объясни толком, что бы ты попросил у Господа?

— Па, ты стал богомольным? — Фрэнк зло хмыкнул, почесал затылок, скорчил постную физиономию: — Во-первых, благополучия моим близким. Во-вторых… Ну, это ж элементарно — чтобы не болел президент!

— Правильно отвечаешь, мальчик. — Отец сделал вид, что не заметил ироничного тона. — Может, что-то еще?

— Мне нужно сняться в кино. Иметь сольные концерты в хороших залах. Мне нужна взлетная площадка, с которой можно стартовать куда угодно! И главное — выбраться из этой дыры!

— А ты не торопишься?

— Да мне уже двадцать шесть! Только и слышу «Подожди, подожди…»! А кому нужен поющий старикан? Кросби к этому возрасту уже снялся в кино и прославился на всю Америку!

В комнату осторожно вошла Долли:

— Гусь зажарился. С капустой.

— У нас серьезный разговор. Иди, Долли, не мешай, — махнул рукой Мартин.

Вот еще манеру взял — руками махать! Долли воинственно подбоченилась:

— Я — мешаю?! Разве не я первая сказала, что мальчик должен стать певцом! Вспомните, когда приходила родня, я всегда заставляла Фрэнка петь! И все были совершенно потрясены! Потом кодлу его музыкантов, что здесь целый день паслась, до пупа кормила. А теперь — «не мешай»! Никому не нужна в этом доме. — Она проглотила ком, но слезы полились.

Фрэнк вдруг заметил, что не только обстановка в доме кажется ему обветшалой, жалкой, состарившейся. Состарились родители. Железная До плачет, отец старается скрыть одышку. И совсем они не сильные, не грозные. Доживающие жизнь старики.

— Я говорил отцу, что нам пора перебираться отсюда к солнышку, — терпеливо объяснил он. — Для этого мне нужно появиться на экране и завоевать популярность. Это будет рывок…

— Нужно, нужно… — проворчал Мартин. — А мне новая вставная челюсть нужна. И сердце здоровое.

— Будет, па! Вот заработаю и все тебе куплю — и челюсть, и сердце. — Фрэнк сжал кулаки. — Или сдохну под забором.

Через три дня Фрэнку позвонил человек, назвавшийся Джорджом Эвансом. Он сказал, что побывал на концерте биг-бэнда Томми Дорси, правда только до антракта, слышал Синатру и хотел бы встретиться с ним у себя в офисе.

— Отец! — Фрэнк еще держал трубку возле уха. — Это не розыгрыш?

— Тебе позвонил президент?

— Мне позвонил один из лучших агентов Америки! Он раскручивает звезд первой величины. Он пригласил меня на разговор!

— Иди, сынок, и поговори с ним. — Мартин даже не отложил газету. — А потом поблагодаришь от меня одного человека. Вилли Моретти — ты его помнишь. Когда-то мы с его отцом стояли на ринге. Он меня положил…

— Моретти? — Фрэнк хорошо помнил улыбчивого человека с ласковыми глазами, из которых сквозило леденящим холодом. — Быстро он меня тогда от суда отмазал. Я правда был невиновен, не трогал ту девку… Хорош Вилли… Деловой человек.

Фрэнк, конечно, еще тогда сообразил, кто такой этот Вилли. А потом докопался — в определенных кругах его знали как одного из самых крутых банди — тов Нью-Джерси. Но он не стал обсуждать это с отцом. Для него разговоры о сицилийской мафии были не более реальны, чем пересуды об НЛО. Темно, смутно, далеко. Сейчас он понял, как близко подошел к опасной черте. Опасной? Почему? Для него эти люди — защита и помощь.

— Лады. Поговорю и поблагодарю… — Фрэнк выказал невероятную нежность — обнял отца и похлопал его по спине: — А ты у меня еще совсем крепкий, старикан.

— «Эванс, Эванс — это класс. Можете поздравить нас…» Пожалуй, фортуне надоело показывать мне свою задницу. — Фрэнк шлепнул Нэнси по располневшему заду.

Теплые руки, пахнущие цветочным мылом, обняли его шею, скользнули дрессированными мышками к груди и там зашустрили, завозились и убежали, развернув его к зеркалу.

— Ну, как? Да не затягивай узел! Пусть свободно лежит. Новый фасон, усовершенствованный. Этот галстук и к деловому костюму как раз подходит. Нитки-то какие! С блеском, твой цвет — стальной с синим отливом, как раз к глазам. Целый месяц ночами вязала, спицы тонюсенькие, как иголки… Жду тебя и вяжу, жду и вяжу…

Она смотрела на него с обожанием. Пухленькая, милая, преданная, простенькая. И что особенно важно — всепрощающая. В шкафу стопки наглаженного белья переложены мешочками с сушеной лавандой, на плите отличный ужин всегда ждет мужа. Иногда до самого утра. Жареным сладким перцем пропахла кухня, на стене — гирлянды лиловых луковиц и ядреного крупного чеснока. Нэнси хорошая хозяйка, вовсю Долли помогает. И отличная мать — в колыбельке сладко спит их дочка, чистенькая, сытая, розовая, как булочка в клубничной глазури.

Нэнси отошла, искоса посмотрела на свою работу — новый галстук, последний из целой серии «спецзаказа». Не очень-то ему подходили стандартные фасоны галстуков — словно удавки болтались на тонкой шее.

— Молодец, женушка, — одобрил обновку Фрэнк, глядя в зеркало огромного трюмо. — Отличная маскировка мелких недостатков великого Фрэнки — скрыт от завистливых глаз мощный кадык и нежная шея… — Он криво усмехнулся. — Кто сказал «мощный кадык»? Ша, господа. Взгляните получше. — Он согнул руки, напряг мускулы, демонстрируя боксерскую стойку. — Все наоборот: мощная шея и нежный кадык. Кто скажет, детка, что твой муж не богатырского телосложения? — Он покосился на свое отражение и, подмигнув себе, отвернулся. — Во всяком случае, драться я умею, и совсем неплохо.

— Мой муж — самый-самый! — Оглядев деловой костюм Фрэнка, Нэнси смахнула пушинку. — Эвансу ты понравишься.