Роберт Пейн - Ленин. Жизнь и смерть

Позже Ленину пришлось убедиться в том, что государству для того, чтобы быть жизнеспособным, мало быть только счетной машинкой.

Тема отмирания государства почти все время звучит в унисон с темой беспощадного его уничтожения. Они сливаются в один лейтмотив, вырастают одна из другой, сходятся, расходятся, пытаясь обрести самостоятельное звучание. Чем напряженнее конфликт между темами, тем любовнее Ленин развивает каждую из них. Он как бы оказался перед выбором и не может решить, что ему больше по сердцу, — ведь уничтожать государство надо, но как лучше? — не сразу, медленно, без крови, или, наоборот, путем свирепой, кровавой бойни.

Огромные периоды ленинской книги читаются как выдержки из трактатов Нечаева и Бакунина. Сохранились тетради — черновики этой работы. И не случайно, что именно в одной из тетрадей — не в тексте — мы находим подтверждение связи его теории со взглядами Бакунина. Ленин придавал особое значение словам Маркса, которые тот написал в своем письме, относящемся к эпохе Парижской Коммуны. Маркс предсказывал: «…Следующей попыткой французской революции я объявляю: не передать из одних рук в другие бюрократически-военную машину, как бывало до сих пор, а сломать ее, и именно таково предварительное условие всякой действительно народной революции на континенте». Письмо Маркса датировано апрелем 1871 года. А за полгода до этого Бакунин в письме к некому французскому социалисту высказывал примерно ту же самую мысль: «Для меня ясно, что после фактического разрушения административной и правительственной машины только непосредственные революционные действия народа могут спасти Францию…» Ленина позабавило это совпадение. Он выписал эти слова на полях черновика рядом с цитатой из Маркса, а сверху снабдил их такой пометкой: «Пикантно. Ср. с Бакуниным».

Но в книге «Государство и революция» нет ни капли пикантного. Это примитивный, анархический взгляд на мир, который, согласно анархическим убеждениям, можно спасти от гибели, уничтожив до основания любое государство, низвергнув любые авторитеты. Ленину удалось закончить только шесть глав этой книги, но и их достаточно для того, чтобы понять, в каком умонастроении он пребывал накануне Октябрьской революции. Он писал ее в августе и в сентябре в том самом шалаше в Разливе, а затем уже в Гельсингфорсе, в частной квартире шефа полиции. Любопытно, как место пребывания отражалось на тональности текста — то ему сладко мечтается, пока он живет идиллически-вольной жизнью на покосе среди природы, то ему чудятся пугающие, кошмарные видения будущих битв, которые словно преследовали его в квартире главного полицмейстера Гельсингфорса. На титульном листе рукописи он обозначил свое авторство еще одним, новым, псевдонимом: «Ф. Ф. Ивановский», возможно, намереваясь издать свой труд в подпольной большевистской типографии. Но напечатана она была в 1918 году под странно звучавшим двойным псевдонимом: «В. Ильин (Н. Ленин)». В примечании говорилось, что Ленин имел намерение дополнить книгу еще одной главой — «Опыт русских революций 1905 и 1917 годов», но осуществить свой замысел не успел, помешали нагрянувшие события октября 1917-го. Ленин по этому поводу в послесловии к первому изданию заметил: «…Приятнее и полезнее „опыт революции“ проделывать, чем о нем писать».

В феврале 1918-го, примерно в то же время, когда вышла в свет книга Ленина, в свою очередь и Бухарин решил заняться проблемой отмирания государства. Ленин без интереса отнесся к его затее, заметив только, что задаваться вопросом: когда это произойдет? — волен любой человек, однако заранее объявлять об отмирании государства — значит, вмешиваться в ход истории. Вот так, с легкостью, он отмахнулся от идеи, владевшей всеми его помыслами несколько месяцев тому назад.

Тем временем, летом и осенью 1917 года, Керенский старался справиться с почти непосильными задачами, стоявшими перед Временным правительством: с войной, инфляцией, застоем в промышленности, которые грозили ввергнуть страну в состояние полной анархии. Общую сумятицу усугубил корниловский мятеж. Ригу пришлось сдать немцам. Керенский назначил себя главой директората, состоявшего из пяти человек, и страна получила нового диктатора, ненавистного народу так же, как до этого ему было ненавистно царское самодержавие. Указы, издаваемые Керенским, то выполнялись, то не выполнялись — в зависимости от того, чья сторона брала верх — офицеры, окружавшие Керенского, или Советы. По мере того как дело шло к зиме, влияние большевиков крепло. Арестованный после июльских событий Троцкий вышел из тюрьмы и стал играть ведущую роль в Петроградском Совете, оспаривая власть в столице с Керенским. В тот период он превратился в наиболее влиятельную политическую фигуру.

К концу сентября Ленин начал призывать к немедленному свержению Временного правительства. Он разъяснял, что июльское восстание было преждевременно, власть тогда удержать не удалось бы — против Петрограда поднялись бы провинция и армия. Но теперь картина была иная — Керенский, как и вся страна, истощил свои силы; он не смог навести в стране порядок, хотя такая возможность была, но она была упущена. Если бы Керенскому и Корнилову удалось договориться между собой и объединить усилия, правительство продержалось бы ту зиму. Судьба России была решена в тот момент, когда, дабы не допустить захвата Петрограда корниловцами, рабочим столицы было роздано оружие. Дальше это уже был вопрос времени. Оставалось только ждать, когда те, кто поведет за собой вооруженных рабочих, возьмут все в свои руки.

Скрываясь в Гельсингфорсе, Ленин выжидал, издали наблюдая за событиями. Он думал о надвигающейся революции, и у него кружилась голова от самой этой мысли. Но он был в изоляции, и это приводило его в бешенство. Он был убежден, что самое большее — через несколько недель большевики возьмут власть, а после этого — и это ему было ясно как день — они победят во всем мире.

А между тем такого завоевателя, как он, мир еще не видел. Маленький лысый человек, одиноко проводивший свои дни в квартире шефа полиции города Гельсингфорса, питавшийся яйцами с чаем, которые варил себе на газовой горелке, видел в грядущей революции всего лишь прелюдию к гигантской встряске, способной перевернуть весь мир. Он верил, что нашел ту самую архимедову точку опоры и теперь владеет рычагом, с помощью которого сумеет изменить орбиту движения Земли по своему вкусу. Он проводил ночи напролет, жадно читая газеты. Их ему доставлял каждый вечер Ровио, а утром он уже находил на письменном столе Ленина стопку писем и статьи, готовые для отправки в Петроград или в Стокгольм. Ленин был в состоянии лихорадочного нетерпения. Он жаждал определенности, а этого как раз и не было. Наконец, между 25 и 27 сентября его терпение иссякло, в нем произошел какой-то внутренний взрыв. Он вдруг совершенно четко понял, что пришло время нанести окончательный удар. В двух статьях, написанных им словно в состоянии белой горячки, он заявил, что время пришло и что больше никак нельзя медлить, иначе можно потерять все. «История не простит нам, если мы не возьмем власти теперь, — писал он. — …Взяв власть сразу и в Москве и в Питере (неважно, кто начнет; может быть, даже Москва может начать), мы победим безусловно и несомненно ».