Дмитрий Старостин - Американский Гулаг: пять лет на звездно-полосатых нарах

Даже согласие сотрудничать с ФБР не избавило Монику Левински от парализующего ужаса. Девушку отпустили домой, а дома у нее хранилось злополучное синее платье — единственное вещественное доказательство ее связи с Клинтоном. Если бы она его уничтожила, ее признания Линде Трипп можно было объявить романтическими фантазиями, и «Моникагейт» не получил бы дальнейшего развития. Почему она этого не сделала?

Ее официальный биограф, британский писатель Эндрю Мортон, так объясняет это в своей книге «История Моники»: «Моника и ее мать были слишком запуганы, чтобы куда-то поехать с платьем, выйти с ним из квартиры, даже чтобы просто кому-нибудь позвонить. Они боялись, что их могут арестовать в любую минуту».

Напомню, что мать Моники, Маршу Льюис, тоже вызывали на «собеседования» в ФБР и угрожали ей столь же астрономическим сроком за то, что она давала дочери советы, а значит, помогала ей лжесвидетельствовать.

Эти два примера весьма показательны. В российском варианте гражданин не без оснований предполагает, что формальная законность — это фикция и что люди, облеченные властью, могут и будут действовать совершенно противоправными методами. Пресс-хата, «ласточка», «конвертик», секретный приказ Совета безопасности… Вряд ли в России кому-то покажется абсурдным выражение Василия Аксенова, который, описывая различные составляющие современной российской элиты, включил туда «круги правоохранительные/правонарушительные». От нескольких московских «братков» мне довелось услышать: «Самая крутая группировка — это власть».

С другой стороны, россиянин склонен считать, что власти не беспредельщики, что у них есть какие-то понятия и что с ними можно договориться. По крайней мере, если у тебя есть деньги, поддаваться отчаянию ты не должен. Мой родственник, который занимался бизнесом во Владивостоке, шутил по этому поводу: «У нас действует Уголовный кодекс, только вместо «лет лишения свободы» там надо читать «тысяч условных единиц». (Например, разбой, совершенный организованной группой, наказывается: от 8 до 15 тысяч условных единиц.)

Американский вариант совсем иной. Да, в Лос-Анджелесе полицейские избили дубинками водителя-негра Родни Кинга. Да, в Нью-Йорке пытали с помощью вантуза гаитянина Абнера Луиму. Но колоссальный резонанс вокруг этих дел и огромные компенсации, выплаченные пострадавшим, свидетельствуют, что полицейский бандитизм — скорее исключение, чем правило, в США.

В России бы такие вещи никакой сенсации не вызвали. Подумаешь, невидаль — одному нос сломали, другому в задний проход деревяшку засунули. Известный своей откровенностью судья Мосгорсуда Сергей Пашин признавался: «На судебном заседании я слышу заявления о применении пыток от четырех из пяти обвиняемых». А один из корреспондентов российского Центра содействия реформе уголовного правосудия рассказал о плакате, который висел в кабинете дознавателя: «Задержанный! Ты можешь кричать, плеваться выбитыми зубами, требовать адвоката, показывать кому угодно свои синяки и ушибы! Но тебя в таком виде уже задержали работники милиции».

Американец не считает, что человек в форме — бандит, с которым нужно договариваться. Он считает, что это робот, которого нужно бояться. Американские правоохранительные органы способны, искусно нажимая на клавиши многочисленных законов и предписаний, «оформить» самый незначительный проступок как чудовищное деяние. Фэбээровцам не нужно было избивать Монику Левински или подбрасывать ей в сумочку патроны и героин. Дача ложных показаний — преступление, воспринимаемое в России как мелочь, — в Соединенных Штатах действительно способна повлечь за собой 26 лет тюрьмы. Тот факт, что речь, по сути дела, шла о молодой девушке, не желавшей признать свою любовную связь с женатым мужчиной, в США никого бы не волновал. Принцип машины означает: сделал — получи. Машина неумолима и неподкупна.

Во многих штатах США в последние годы были приняты законы, предусматривающие колоссальные тюремные сроки за любой рецидив, вне зависимости от тяжести преступления. В штате Калифорния любой человек, в третий раз нарушивший закон, получает срок не менее 25 лет. Эта мера получила название «Three strikes — you are out». [41] Три удара — и ты вылетаешь (англ.). (Напоминает «четыре сбоку — ваших нет».)

Во время обсуждения законопроекта прокуроры пугали жителей Калифорнии педофилами и серийными убийцами. В действительности на 25 лет и больше стали сажать наркоманов, совершающих (причем неумело) мелкие кражи из универмагов. В одном случае, который попал в газеты, калифорнийский закон о рецидивистах был применен к человеку, уличенному в лсраже батареек для плейера. Так как у него были уже две судимости за воровство, суд дал ему 25 лет. Несмотря на то, что судья прекрасно понимал несуразную жестокость такого приговора, выхода у него не было: отказ применить действующий закон является в США основанием для снятия судьи с должности.

Журналисты спросили у губернатора Калифорнии Пита Вильсона: «Почему в вашем штате за кражу батареек дают 25 лет?»

Губернатор с железным спокойствием ответил: «Он получил 25 лет не за кражу батареек. Он получил 25 лет, так как продемонстрировал, что является закоренелым и неисправимым преступником. А таких мы изолируем от общества».

На американском аукционе средней руки был продан за четыре тысячи долларов рисунок, изображающий льва с оскаленной пастью. Выражение бесплодного гнева, безысходной ярости легко представить себе на человеческом лице; для зверя эта гримаса необычна. Рыкающий лев на цепи — все еще лев. Только обезьяна, которую дразнят в ее клетке, демонстрирует порой этот злой и бессильный оскал. Лев, ставший обезьяной, — или лев, ставший человеком? Я увидел этот рисунок в журнале и не удивился, прочитав, что автором его был Джон Готти. Глава клана Гамбино, легендарный уже при жизни черный герцог вырождающейся коза ностры, «последний дон» — по прозванию американских газетчиков.

В 1992 году, с третьей или четвертой попытки, федеральной прокуратуре удалось добиться обвинительного приговора Готти — путем весьма сомнительных манипуляций, как и впоследствии в деле Иванькова.

Главным свидетелем против Готти выступил профессиональный убийца по фамилии Гравано, автор семнадцати трупов, которому за его предательство ФБР выхлопотало срок в 5 лет, с последующим исчезновением под новым именем и с новой внешностью где-то в американской глубинке. Джон Готти — вероятно, последний американский итальянец, веривший в «омерту» — кодекс молчания, — исчез с лица земли. Его отправили отбывать пожизненное заключение в специальном бронированном бункере «супертюрьмы» «Мэрион», штат Иллинойс. Готти был водворен в одиночную камеру, где круглые сутки за ним наблюдает монитор. Еда поступает в отверстие в стальной двери, а душ на пять минут в день выдвигается из стены. Первоначально Готти отказывали даже в прогулках, и лишь многочисленные петиции его адвоката завоевали ему право на ежедневный моцион и упражнения в несколько более просторной клетке. Готти также разрешили свидания — через перегородку из плексигласа.