Александр Звягинцев - Роковая Фемида. Драматические судьбы знаменитых российских юристов

"Вопрос. Материалами дела установлено, что вы проводили враждебную работу против советского народа по заданию представителя иностранного государства. Признаете это?

Ответ. С представителями иностранных государств я не был связан, и заданий по проведению вражеской работы из-за кордона я не получал.

Вопрос. Ваше заявление лживое, имеющиеся в распоряжении следствия факты полностью изобличают вас в связи с заграницей. Прекратите уклоняться от правды.

Ответ. Еще раз заявляю следствию, что я агентом иностранной разведки не был".

Шейнин не возлагал никаких надежд на то, что Прокуратура СССР поможет ему вырваться из тюрьмы. Поэтому он пошел путем, казавшимся ему наиболее эффективным, — стал писать заявления лично первым лицам государства. Писал Сталину, Поскребышеву, Берии, Игнатьеву и другим — язык у литератора был подвешен неплохо.

В июле 1952 года в письме Сталину хитрый Шейнин выглядит раскаявшейся овечкой: "У меня нет чувства обиды за свой арест, несмотря на перенесенные физические и нравственные страдания. Скажу больше: тюрьма помогла мне многое осознать и переоценить. И если мне вернут свободу, этот процесс нравственного очищения и глубокого самоанализа даст мне как писателю очень многое. Слишком легко мне раньше удавалась жизнь".

После смерти Сталина многие дела стали прекращаться, но Льва Романовича продержали в тюрьме еще более восьми месяцев. Он резко изменил свои показания, многое из сказанного стал отрицать. Писал многостраничные заявления руководству МВД: "Я "признавал" факты, в которых нет состава преступления, что я всегда могу доказать. Следователей же в тот период интересовали не факты, а сенсационные "шапки" и формулировки. Чтобы сохранить жизнь и дожить до объективного рассмотрения дела, я подписывал эти бредовые формулировки, сомнительность которых очевидна… Я не перенес бы избиений".

Дело было прекращено только 21 ноября 1953 года. Старший следователь следственной части по особо важным делам МВД СССР подполковник Новиков вынес постановление об освобождении Шейнина из-под стражи, его утвердил министр внутренних дел С. Круглов. Так закончилось затяжное следствие.

Через некоторое время Шейнин по какому-то делу зашел в Верховный суд СССР и встретил там его председателя, своего бывшего знакомого А. А. Волина. Тот пригласил его в свой кабинет. "Ну что, тебе там крепко досталось?" — "Да нет, меня не били". — "Мне сказали, — рассказывал Волин автору этой книги, — что ты во всем признался уже в машине, по дороге в МГБ". — "Нет, — ответил Шейнин, — это было не так". — "Но ты же признавался?" — настойчиво добивался Волин. "Я действительно что-то такое признавал, но я боялся избиений", — уклончиво отвечал осторожный Лев Романович.

В последние годы своей жизни Лев Шейнин был заместителем главного редактора журнала "Знамя", а потом один из редакторов на киностудии "Мосфильм". Но тогда он уже вел очень скромную и незаметную жизнь и окончил свою земную юдоль в 1967 году.

Но судьба переменчива, и в 1940 году карьера перспективного прокурора кончилась увольнением. Проведенная проверка выполнения постановления ЦК ВКП(б) и СНК СССР от 17 ноября 1938 года о перестройке работы по надзору за органами НКВД установила, что прокурор Сталинской области этого постановления не выполнил.

Дольше всех находиться на посту Генерального прокурора СССР выпало Роману Андреевичу Руденко. Недаром его называли человеком блестящей карьеры — роль Главного обвинителя в Международном военном трибунале, исполненная с блеском и достоинством, во многом предопределила его дальнейшую судьбу. Советская перестроечная пресса то и дело говорила о его обласканности властью, ведь еще до войны молодому и способному юристу явно благоволили такие видные политические деятели, как Н. С. Хрущев и А. Я. Вышинский. Однако ни в одном официальном документе, ни в одной публикации и слова не было о том, что всего за шесть лет до Нюрнбергского процесса будущий Главный обвинитель попал в такую передрягу, что не знал, как и когда закончится его жизнь.

В 1940 году в работе Сталинской областной прокуратуры, которую он возглавлял, были выявлены недостатки — речь шла о том, что прокуратура надлежащим образом не реагировала на заявления граждан. Руденко получил партийный выговор и был снят с должности. Ясно было, что следует ожидать ареста и более суровых мер.

Рассчитывать на помощь покровителей не приходилось. Руденко знал недавнюю историю П. Н. Малянтовича — последнего генерал-прокурора во Временном правительстве Керенского, подписавшего в 1917 году постановление о задержании Ленина по делу о шпионаже. Ранее Малянтович был адвокатом и очень самоотверженно защищал в суде социал-демократов. В помощниках его ходили А. Я. Вышинский и А. Ф. Керенский. Вышинский считал Малянтовича своим учителем, до революции бывал у него дома и даже столовался. После ареста Малянтовича его жена Анжелика Павловна не раз обращалась к Вышинскому, доказывая, что муж ни в чем не виноват. Но высокопоставленный ученик не только ничем не помог учителю, но даже не удосужился сообщить Анжелике Павловне о его расстреле.

Больше года Руденко провел без работы, находясь в постоянном плену тягостных мыслей, но духом не пал и даже использовал это время для продолжения образования. Начавшаяся война, видимо, списала его грехи, и вскоре Роман Андреевич был вновь востребован на профессиональном поприще. В 1941 году он опять в строю, а в 1943 году уже получает пост прокурора Украинской ССР.

Ярчайшей страницей его биографии стало участие в Нюрнбергском процессе. Неожиданное назначение Главным обвинителем от СССР прокурора Украины, да еще имевшего "черную метку" в биографии, было стремительным взлетом к вершине мировой юриспруденции. Оно вовсе не вытекало из логики тогдашнего мышления — причины происшедшего понять трудно. Можно представить волнение и трепет Романа Андреевича, которому предстояло выполнить историческую миссию.

…Родился он 17 (30) июля 1907 года в селе Носовка Черниговской губернии в многодетной семье крестьянина-бедняка. Кроме Романа, у родителей было еще пять сыновей — Николай, Иван, Федор, Петр и Антон, а также две дочери — Нина и Надежда. До революции отец имел лишь одну четверть десятины земли и, чтобы прокормить большое семейство, плотничал по найму, а мать, подобно другим малоземельным крестьянкам, батрачила. После Октябрьской революции Андрей Руденко получил от Советской власти немного земли, но семья жила так же трудно. В 1929 году вступили в колхоз.