Франсуаза Важнер - Госпожа Рекамье

Рекамье занялся реставрацией и украшением бывшего особняка Неккера, построенного Шерпителем. Работы продолжались тринадцать месяцев, и супруги переехали в новый дом вскоре после брюмерского переворота. Муж Жюльетты творил чудеса, сделав из нового обиталища не столько жилище, сколько авангардное творение, знак процветания в эпоху Консульства и неизбежное место стечения европейских законодателей элегантности.

Для проведения этих преобразований он собрал именитую команду: руководил всем архитектор Жак-Антуан Берто, уже построивший для Рекамье дом на улице Майль. Убранство было поручено знаменитому дуэту Персье и Фонтена. Шарль Персье выдавал идеи, Пьер Фонтен претворял их в жизнь. Они прекрасно понимали друг друга, работали тщательно, восхищались античностью и воссоздавали ее необычайно творчески. Бонапарт доверит им Мальмезон, купленный следующий весной Жозефиной, а при Империи сделает их титулованными декораторами. Пока же Персье и Фонтен оттачивали свой талант у Рекамье, придавая каждой комнате особую атмосферу, подчеркивая контраст между приемными, парадными и частными апартаментами. Резьба по дереву была доверена Жакобам, в основном Франсуа-Оноре, которого при Империи и Реставрации рвала на части самая знатная публика. Бронзовые детали, вероятно, вышли из рук Пьера-Филиппа Томира, работавшего на Персье и Фонтена и оставившего свой след, в частности, в Фонтенбло, Трианоне и Компьени.

Миловидная молодая женщина, поселившаяся весной 1799 года в замке Клиши, могла вызвать зависть самих богов, столь велико было ее богатство и очарование. В городе ее репутация крепла: ее начали называть «красавицей из красавиц»… Ее внешняя привлекательность, бросавшаяся в глаза, но лежавшая лишь на поверхности, не значила бы ничего, если бы не отражала ее душу, если бы не выражала гармонию ее личности.

Мы познакомились с ней, когда она старалась создать свой образ — начало индивидуальности; посмотрим же теперь, как она обратилась к обществу, с редким талантом исполняя свои обязанности жены, став хозяйкой редкостного дома. Она поняла, что недавно воссоздавшийся парижский свет лишен центра, нейтральной территории, где он мог бы собираться. Она даст ему такую возможность. У нее есть к этому желание, у г-на Рекамье — средства.

Приемы у г-жи Рекамье были хоть пока и не роскошными, но уже несравненными. Не одна она предлагала гостям приятный дом, постоянно открытый стол, хорошо ухоженный парк; зато она обладала врожденным чувством такта, внимания к другим. Она умела пустить в ход тысячу пустяков, чтобы придать своему радушию редчайшую ноту изысканности на службе благосостояния. Она была внимательна к мелочам. Один пример: она выращивала цветы, бывшие в то время редкостью, и тщательно украшала ими парк и гостиные.

Она была приветлива, излучала предупредительную любезность и обладала очаровательным свойством соединять своих гостей через себя, хотя у них порой было мало общего. У нее все чувствовали себя непринужденно, потому что она сама держала себя непринужденно. Ее улыбка, ее безмятежность (она не выказывала никаких сердечных склонностей, никаких выраженных предпочтений, и это слегка удивляет), легкость ее жизни, передававшаяся и ее окружению, искренняя веселость (о которой и не подозревали) привлекали к ней всех тех, кто хотел хоть на мгновение окунуться в лучи исходившего от нее сияния. Это сочетание богатства и хорошего вкуса, внутренняя гармония, отсутствие фальши дарили радость и умиротворение. Жюльетта, еще такая молодая, внушала покой.

Она была умна, но не интеллектуалка. Ее дом не претендовал на звание «ученого салона», порицаемого в ее среде, где педантизм считался хуже, чем изъяном — нелепостью. Она была и не из тех женщин, которые раздают, когда не продают, свои милости, создавая себе славу в распутной элите, которую тогда называли «светом пирушек», а мы бы теперь окрестили «звездной тусовкой». Не «синий чулок» и не сирена, Жюльетта под покровом своей белизны, мудрости и умения жить была платонической чаровницей, которой было достаточно наблюдать за вращением в ее сфере некоторых интересных образчиков человеческой породы.

Пока собрания привычного ей общества не напоминали настоящий салон, а были, самое большее, семейным кругом, пополненным друзьями ее многочисленной родни да кое-какими политиками, с которыми общался Рекамье.

Среди них был двадцатичетырехлетний Люсьен Бонапарт, любимец своей матери, встреченный как-то раз на обеде в Багатель, у г-на Сапе. Лаура Жюно так описывает его: «Люсьен был наделен природой множеством талантов, богатейшими и бескрайними способностями. Будучи широких взглядов, он не отступал ни перед каким планом. Блестящее воображение, доступное всему, что носит на себе печать величия и творчества, часто придавало ему вид человека, мало склонного руководствоваться доводами рассудка в серьезных обстоятельствах». Переведем: «Осторожно! Огнеопасно!»

После того обеда Люсьен вышел пьяным от любви к «красавице из красавиц», решив покорить ее и использовать для этого все средства. В смысле, его средства. То есть пафос, красивые фразы и решительные слова — главные пружины его литературного таланта. Ибо бывший каптенармус имел серьезные намерения в этой области и недавно опубликовал небольшое произведение в духе времени, где были перемешаны экзотика и чувственность, — роман в двух томах, названный им «Индейское племя».

Как далеко ему было до беглого стиля и краткости его брата Наполеона! Люсьен забросал Жюльетту бесконечными письмами, невоздержанность которых под конец становилась трогательной. Жюльетта же старалась лишь не оттолкнуть брата прославленного генерала. Она осталась холодна к пламенным речам Люсьена, хотя они ее и позабавили. И было чем: свои послания он подписывал… Ромео!

Бенжамен Констан отмечает «фатовство вперемешку с самоуверенностью и неловкостью» в рискованной затее Люсьена: молодой трибун, депутат Совета Пятисот, глава политической партии, носящий уже прославленное имя, принимает себя за Вертера или Ромео, в уверенности, что сможет соблазнить самую красивую, но и самую мудрую!.. Шатобриан находил это «достойным насмешки». Жюльетта отнеслась ко всей истории весело и при всех вернула автору первое прекрасное послание, посоветовав найти более серьезное применение своим талантам. Как и можно было предугадать, Люсьен закусил удила. Несколько месяцев он изливал душу в жалобах и мольбах.

Жюльетта оказалась в неприятном положении. Что бы она ни делала — уступала, сопротивлялась, предлагала дружбу, — это лишь разжигало страсть надоедливого Ромео. Короче, впервые Жюльетта оценила опасность своих чар. Положение ее было тем более деликатным, что свет уже кое о чем проведал…