Франсуаза Важнер - Госпожа Рекамье

Лионское изгнание ознаменовалось еще одним знакомством — с поэтом и христианским философом Пьером-Симоном Балланшем. Его представил г-же Рекамье Камиль Жордан, и сын печатника с первого взгляда влюбился в белую Жюльетту. Он посвятит ей всего себя, всю свою жизнь и все свои помыслы. Он был старше ее на год и, несмотря на малопривлекательную внешность (у него была атерома на лице), выказал себя невероятно верным и преданным даме, которую избрал для себя на всю жизнь: едва вырвавшись от своей семьи, он приедет к ней и станет жить рядом. О нем говорили, что он был ее «домашним Платоном»: справедливее не скажешь. Этот целомудренный и стыдливый влюбленный станет в некотором роде нравственным опекуном Амелии, ее приемным отцом. Он по-прежнему будет заниматься творчеством (мало известным), которое, по мнению Эррио, причислило его к «лионским метафизикам»: «Их мысли были окутаны туманом, который порой делал их совершенно непроницаемыми, и уж конечно руководствовались они не чистыми традициями французского духа. Зато они отличались глубокой оригинальностью, и поэзия, очень нежная и проникновенная, сглаживала извилистость их мысли, смягчала нюансы их языка: их не всегда можно понять, но всегда подпадаешь под их обаяние…» К сведению любителей: его «Палингенез», который принес ему членство во Французской Академии, был опубликован в 1830 году.

Г-н Балланш обезоруживал своей доброжелательностью и наивностью. Будучи представленным г-же Рекамье, он на следующий же день нанес ей визит. В разговоре на бытовые темы он с трудом подбирал слова, но о философии, морали, политике и литературе говорил необычайно увлекательно. Всё портила маленькая деталь: его туфли были начищены какой-то ужасно зловонной ваксой, от запаха которой Жюльетте делалось почти дурно. Не выдержав, она робко намекнула гостю на это обстоятельство. Балланш извинился, вышел в прихожую и вернулся уже без обуви.

Так началась их дружба, которая длилась до самой смерти. В окружении Жюльетты порой плохо понимали это тусклое, лишенное блеска присутствие. Жюльетта, такая красивая женщина, ценящая во всем превосходство, всегда привлекавшая к себе всё самое замечательное по своему престижу, компетентности, известности, — как могла она водиться с этим увальнем?.. Можно лишь отдать должное ее благородству и хорошему вкусу, ведь она первая поняла, кем был Балланш (сам бы он этого сказать не посмел): очень тонким и очень добрым человеком, мысль которого, если только не терялась в излучинах начитанности и эрудиции, разворачивалась во всю ширь к великому удовольствию его собеседников — достаточно сказать, что его высоко ценил Шатобриан. Правда, Балланшу пришла в голову удачная мысль напечатать в 1802 году второе и третье издания «Гения христианства»…

Несмотря на свою неловкость и рассеянность ученого, Балланш окажется чрезвычайно деликатным в том, что касалось Жюльетты: он сделает ее своей Музой, Лаурой, Беатриче, найдет такие слова, которые возвышают и преображают. Балланш, эта находка Жюльетты, станет для нее самым приятным, самым надежным спутником, волшебным зеркалом.

Шел 1812 год, и положение Наполеона понемногу становилось тревожным. Возможно, в Шалоне Жюльетта наблюдала прохождение войск, которые незаметно, но непрерывно усиливали собой немецкие гарнизоны. Может быть, она, как Гёте в Фульде несколькими неделями позже, задавала себе неизбежный вопрос: «Сколько их вернется?»

Как только с обеих сторон будут стянуты войска, франко-русский союз может лопнуть. После ритуального обмена ультиматумами, русский царь и император французов готовы к столкновению. 24 июля Наполеон перешел Неман: началась катастрофическая российская кампания. Она станет прелюдией к его падению.

В Лионе, бывшем в целом на стороне императора, как и везде в Европе, ждали вестей с этой далекой войны и, несмотря на принятые предосторожности, довольно скоро поняли, что вести эти дурные. Чем дальше Наполеон углублялся в Россию, тем больше он тревожился: по совету старика Кутузова (командовавшего войсками при Аустерлице), противник избегал сражения, а когда наконец принял бой — под Бородином, на Москве-реке, — то потерпел лишь полупоражение, поскольку ему удалось уйти. 14 сентября Наполеон вошел в оставленную Москву. Двумя днями позже ему пришлось покинуть Кремль. Священный город предпочел сгореть, чем терпеть иностранную оккупацию. Наполеон терял время… Он дождался первого октябрьского снега, прежде чем решился на отступление. Слишком поздно, оно обернется кошмаром: уходя из Москвы, Великая Армия насчитывала сто тысяч человек, Неман перешли менее тридцати тысяч. Поздно вечером 18 декабря император, в сопровождении Коленкура, инкогнито вернулся в Тюильри. И заявил: «Я совершил большую ошибку, но у меня есть средства ее исправить».

Эти средства можно было себе представить: массовые рекрутские наборы для восстановления вооруженных сил. Помимо 130 тысяч новобранцев 1813 года, призванных с опережением срока, он провел «призыв четырех классов», стянув под знамена призывников с 1808 по 1813 год, в том числе и замещающих. Он обязал дворянскую молодежь записываться в почетную гвардию, вернул пехотные дивизии, временно служившие на флоте, укрепил старую и молодую гвардию — короче, произвел суровую реорганизацию армии. Она была особенно непопулярна.

Париж волновался со времен несчастного и нелепого дела Мале — попытки государственного переворота, предпринятой генералом-республиканцем, который воспользовался отсутствием императора, чтобы объявить о его смерти и, не дав опомниться, попытаться завладеть браздами власти. Дело тут же уладили, Мале расстреляли. Экономическая разруха еще больше усилила недовольство и брожение умов. До самого июня 1813 года жили в ложном спокойствии: основы империи сотрясались, оставалось лишь ждать, когда она рухнет.

В это смутное время Жюльетта, с поощрения Матье де Монморанси, с которым она встречалась в январе 1813 года, решилась поехать в Италию. Она выехала из Лиона в первые дни Великого поста. Есть какая-то тайна в этом внезапном отъезде, которого ничто не подгоняло: от парижских друзей, проездом в Лионе, да и от самого г-на Рекамье, всегда находившего способ переслать ей «Бюллетени» с изложением того, что происходило в политических кругах, она получала достаточно сведений, говорящих о том, что с возобновлением конфликта Европа будет снова предана огню и мечу.

Никого из ее биографов не заинтересовала фраза герцогини де Люин, которая напишет ей десятью годами позже, после второго внезапного отъезда в Италию: «Если бы не Матье, сообщивший мне причину, вынудившую Вас это сделать [поспешно уехать], то я уже боялась, что это по поводу, схожему с лионским [отъезд в 1813 году]» [25] Официальным предлогом для отъезда в 1823 году было состояние здоровья Амелии. Реальным побудительным мотивом — любовное разочарование. Какую причину назвал Матье своей родственнице? — Прим. авт. . Какой же это был повод? Сердечный? Политический? Финансовый?