Евгений Кобелев - Хо Ши Мин

Иногда в свободные минуты мы играли с Линовым в шахматы. Видно было, что он недавно их освоил, иногда путая ходы фигур, как он сам признавался, по аналогии с национальными вьетнамскими шахматами (во Вьетнаме играют в «ко тыонг», разновидность древнекитайских шахмат. — Е. К. ), но нередко находил совершенно неожиданные, оригинальные решения, удивлявшие даже его более опытного партнера».

Индонезийские, вьетнамские, японские, китайские, арабские студенты жили в общежитии дружной семьей. Мечтая о возвращении на родину, к активной революционной работе, они не отделяли себя от советских людей, жили их помыслами и интересами. Как и советские люди, они участвовали в коммунистических субботниках, по воскресеньям выезжали за город и трудились на участках подсобных хозяйств. Вместе с сотнями тысяч восторженных москвичей они радостно встречали на усеянной цветами и праздничными листовками улице Горького героев-летчиков Чкалова, Байдукова, Белякова, совершивших впервые беспосадочный перелет через Северный полюс в Америку. По вечерам они бегали в кинотеатр «Центральный» на Пушкинской площади смотреть опаленную дымом сражений испанскую хронику, радуясь и страдая за испанских республиканцев, первыми вступивших в смертельный бой с фашистской чумой. По нескольку раз с восхищением смотрели легендарного «Чапая» — тогда он только что вышел на экраны, и на него ходили цехами, заводами, воинскими частями.

«Меня поражало, — вспоминает Н. Н. Голеновский, — с какой юношеской страстностью Линов, который был старше многих вьетнамцев, работал на субботниках, радовался трудовым подвигам советских людей, переживал трагические события в Испании.

В середине 1938 года он неожиданно исчез из Москвы. И только в конце 1945 года от индонезийского коммуниста Семауна я узнал, что президент нового Вьетнама Хо Ши Мин — это не кто иной, как наш Линов».

К середине 1938 года во внутриполитической жизни Китая произошли важные перемены. Перед лицом открытой агрессии со стороны милитаристской Японии Гоминьдан и КПК сумели договориться о сотрудничестве в войне сопротивления захватчикам, и, таким образом, единый национальный фронт, за создание которого всегда боролись левые силы Китая, стал политической реальностью.

Такой поворот событий имел большое значение и для вьетнамских патриотов, так как перед ними открывалась возможность вновь вернуться в пограничные с Вьетнамом районы Китая, находившиеся под контролем Гоминьдана, чтобы оттуда пробираться на родину. К концу 30-х годов большое число закончивших учебу вьетнамских коммунистов выехало из Советского Союза. Некоторые же, по-видимому, задержались в Москве и вместе с советским народом встретили грозовые дни 1941 года. Когда немецко-фащистские полчища находились уже на подступах к Москве, из зарубежных коммунистов по инициативе Г. Димитрова был создан Интернациональный полк, вошедший в состав Отдельной мотострелковой бригады особого назначения (ОМСБОН), отличившейся в боях под Москвой. По свидетельству ветерана болгарского рабочего движения Ивана Випарова, который был комиссаром Интернационального полка, среди немецких, австрийских, испанских, болгарских антифашистов, составивших костяк полка, были также шесть вьетнамских коммунистов.

Более шести лет провел в общей сложности Нгуен Ай Куок в нашей стране, где он действительно обрел вторую родину. «Я жил в Советской России в ленинской атмосфере», — скажет он впоследствии.

Эти годы запомнились ему на всю жизнь, навсегда сделали его верным другом советского народа. Когда он вернется во Вьетнам, он будет самозабвенно рассказывать своим товарищам по оружию в сырой пещере горного Вьетбака или в открытой всем ветрам бамбуковой хижине о далекой необъятной России, о великих свершениях советского народа, победно строящего социализм, и эти рассказы будут согревать их лучше всякого костра, придавать им новые силы, зажигать светом решимости их глаза.

В начале февраля 1941 года сквозь густые заросли тропических кустарников, покрывавших склоны живописных гор на стыке китайской провинции Гуанси и вьетнамской провинции Каобанг, пробиралась с северо-востока на юго-запад группа из шести человек. Все они были одеты в одинаковые темно-синие, цвета индиго, домотканые платья жителей этих краев — нунгов. Впереди группы путников шагал самый старший из них — высокий худой мужчина лет пятидесяти. В руках у него была бамбуковая палка, на которую он, впрочем, опирался лишь при спуске с крутой горы. Шел он быстро, легко, прыгая, как юноша, с камня на камень, чем удивлял своих молодых товарищей.

К вечеру, преодолев несколько перевалов и с трудом пробившись сквозь непролазную чащу дикого тростника, группа вышла к огромному раскидистому дереву кэйси, под могучей кроной которого могло бы разместиться несколько крестьянских домов. Неподалеку от этого гиганта возвышался полосатый каменный столб с отметкой 108. Выбитая на нем надпись на китайском и французском языках гласила, что дальше начинается территория Вьетнама.

Пожилой нунг осторожно положил посох у подножия холма, опустился на колени, набрал в ладони горсть земли и приложил ее к своим губам. Спутники тотчас же последовали его примеру. Затем он поднял затуманившиеся глаза и долго-долго смотрел на юг, словно пытаясь разглядеть за туманной дымкой на горизонте далекую родную деревню. Вдали, у подножия величественной горы, среди зарослей маиса угадывались разбросанные тут и там хижины на сваях. Зеленые террасы рисовых полей поднимались уступами по склонам. В воздухе плавал аромат персиковых и абрикосовых цветов. Их розовые лепестки резко выделялись на фоне тутовника и грейпфрутовых деревьев, гуайявы и лесных бананов.

Нгуен Ай Куок, а это, конечно же, был он, глядел и не мог наглядеться на благословенный кусочек родной земли. 30 лет он мечтал об этом дне, в мельчайших подробностях видел во сне тот сладостный миг, когда он наконец-то, после стольких скитаний и мытарств, ступит на землю Вьетнама. И вот этот час настал. Он смотрел на причудливые контуры горной цепи, пропадавшей в туманной дымке за горизонтом, куда садилось оранжевое солнце, и вспоминал, каким долгим и сложным был последний участок его растянувшегося на целых тридцать лет «хождения за три моря».

В памяти всплыли серые, безжизненные пески пустыни Гоби и такие же серые, почти лишенные растительности города Урумчи, Сиань, Яньань, через которые пролег его путь после того, как в октябре 1938 года он, выехав из Алма-Аты, пересек советско-китайскую границу. Вспомнился трудный и опасный переход из Сиани в Яньань, занявший целую неделю. Пришлось в основном идти пешком, держась за повозку, в которых старьевщики перевозили тряпье, шедшее на изготовление матерчатых тапочек для населения и солдат. Некоторые повозки представляли экзотическое зрелище — в них были впряжены «тройки», состоявшие из вола, осла и лошади.