Великая Княгиня Мария Павловна - Воспоминания

Между тем ничего не происходило. Если не считать хождения по магазинам, я мало видела мою хозяйку, часто она даже закусывала у себя в одиночестве. Впрочем, однажды явилась перепуганного вида дама и целый вечер пела для нас. Заходили и курортные знакомцы, перемывавшие потом нам косточки. А я все ждала, чем это все кончится.

И однажды грянул гром. Я ужинала в городе, лил проливной дождь, а в отеле я обнаружила, что хозяйка моя заперлась в чулане. Караулившая у двери горничная доложила мне, что ее госпожа смертельно боится грозы. Я прокричала через дверь, что гроза кончилась, и моя подруга, трепеща от ужаса, покинула убежище.

Наутро я ушла рано, предварительно узнав о ее состоянии. Та еще была под впечатлением прошлого вечера, но я не придала этому значения и с легким сердцем ушла. В обед я вернулась, поднялась наверх — и какой камуфлет! «Люкс» был пуст. Из комнат все вынесено, украшения и лампы вернулись на свои места, в коридорах и вестибюле выстроились чемоданы. Один рояль скучал в центре гостиной. Моя хозяйка исчезла. Впрочем, вскоре служащий подал мне записку. В ней кратко извещалось, что поскольку начался сезон дождей, чему подтверждением предыдущий вечер, она не в состоянии оставаться в Биаррице ни часу дольше и возвращается в Париж.

Счет был оплачен, но я располагала задержаться в Биаррице еще на неделю–другую и поэтому, отказавшись от «люкса», перебралась в более скромное помещение, где и зажила привычной жизнью.

Даже собаки в Биаррице держались кодекса поведения, отличного от того, какому следовали их сородичи в других местах. Таков был короткошерстый, коротконогий, пегий пес–дворняга с вызывающе вздернутым хвостом, отзывавшийся на кличку Панчо. Он был бесхозный и жил сам по себе. Подремывая в шикарном коктейль–баре, он узнавал, где сегодня званый обед, и поспевал туда точно вовремя. А то приживался на какой нибудь вилле, где ему приглянулась кухня. После обеда Панчо отправлялся в гольф–клуб, причем не на своих коротких ножках. Он придирчиво выбирал перевозочное средство. Если ему приглянулся возница, он прыгал в экипаж. Иногда он брал автомобиль, если, разумеется, не возражал водитель. Причем он отлично знал их маршруты и всегда сходил там, где ему было надо. И тем же манером он возвращался, отпив чаю в гольф–клубе. Весь Биарриц знал Панчо и искал его дружбы, но он был сам себе хозяин. Он не нуждался в защите, а в чем нуждался, добывал себе сам.

Последний раз я видела Панчо совсем недавно, и его положение никак не могло его радовать. Я была наездом в Париже и после ужина шла из «Ритца». Вандомская площадь была пуста, перед отелем женщина прогуливала собаку на поводке. Было уже темно, но что то знакомое показалось мне в задорном вывихе хвоста.

— Панчо! — окликнула моя спутница, частый гость в Биаррице.

Услышав, женщина с собакой подошла к нам. Панчо постарел, зато был теперь гладкий, расчесанный. На нем сбруйка, поводок. Приблизившись к нам, он завел хвост между ног, а когда моя спутница заговорила с ним, вообще отвернул голову в сторону.

— Как он оказался в Париже? — спросила я. Приятельница рассмеялась:

— А ты не знаешь? Такие то (ты их помнишь?) взяли его к себе в дом. Это их горничная. Сначала он повадился убегать, но они каждый раз его возвращали. Держали на привязи. И Панно смирился. Под настроение он сбегает, но всегда возвращается. Он же старенький теперь и, наверное, предпочитает иметь крышу над головой. Бедный Панчо.

«Бедный Панчо!» — подумала и я, погладив старого пса.

Помимо случайно сбившихся группок, обитатели Биаррица делились на два разряда: отдыхающие летом, таких было больше, и постоянные обитатели, у них были свои виллы, и они проводили здесь большую часть года. Из последних многие обосновались здесь давно и не желали смешиваться с приезжими, число которых после войны все возрастало. Первые же и не думали оседать в Биаррице, даже обзаведясь там недвижимостью. Для них главным было завести связи, и когда цель была достигнута, они снимались с места. Послевоенный Биарриц был райским местом для честолюбцев, там в самое короткое время делались блестящие карьеры. Там легко сходились и завязывали отношения испанские гранды, английские аристократы, титулованные французы, американские миллионеры, южноамериканские искатели приключений — люди всех национальностей и всякого рода занятий.

Примерно в тридцати милях от Биаррица, по другую сторону испанской границы, в городке Сан–Себастьян в сезон жила в летнем дворце королевская семья. Двор выезжал с ними и селился поблизости. Время от времени королевская чета наезжала в Биарриц, между тем как сан–себастьянские поселенцы проводили дни, а главное ночи, в автомобилях, бешено носясь между Сан–Себастьяном и Биаррицем, отчего все живое страшилось выходить на дороги. Король и королева появлялись в Биаррице обычно днем и всегда неофициально.

Спускаясь к вечеру узкой крутой улочкой, сплошь обставленной магазинчиками и кофейнями, случалось мимоходом заглянуть в окно довольно известного кафе и увидеть королеву, в окружении дам вкушавшую чай. Эти лавочки, кофейни и даже кондитерские принадлежали известным парижским заведениям, но здесь они были такими маленькими и тесными, что их роскошь производила смешное впечатление. В том кафе, помимо стола, за которым сидели королева и ее спутницы, едва оставалось место еще для одного–двух. Иногда я заходила и подсаживалась к ним, и за чашкой чая или шоколада мы немного беседовали.

У королевы Эны были голубые глаза, светлые волосы и дивный цвет лица. Прожив годы при самом строгом европейском дворе, она лучше других в ее положении сохранила человечность. Легкость и простоту обращения она сочетала с монаршими обязанностями. Испанским монархам нелегко приходилось в стране, где политическое брожение всегда было готово выйти наружу. Они ни минуты не чувствовали себя в безопасности, и королева не питала иллюзий относительно прочности их положения.

Мои деловые проекты увлекали ее, и однажды в Париже она зашла ко мне в контору. Я показала ей все, что у меня было. Все осмотрев и оставшись со мною наедине, она с задумчивой улыбкой объявила:

— Как знать, Мари, может быть, через несколько лет я буду работать здесь с вами.

Минуло восемь лет, и сейчас она живет в изгнании.

Обычно король и королева приезжали в Биарриц на поло. Если король не играл сам, они оба были зрителями. После игры устраивался чай: с утра из Сан–Себастьяна телефоном рассылались приглашения. Если Альфонс играл в этот день, за чаем он съедал жареного цыпленка или несколько ломтиков ростбифа.

Ездили мы и в Сан–Себастьян. Из за русских паспортов было трудно в последнюю минуту получать визы, и королева присылала за нами в Биарриц свою машину, которая и доставляла нас потом обратно, во избежание недоразумений на границе. Королевская семья размещалась во дворце Мирамар, принадлежавшем вдовствующей королеве Кристине. По прибытии нас встречали камергер и придворная дама и препровождали в покои, к ожидавшим хозяевам. Близкие отношения с молодой королевской четой завязались у нас еще в 1919 году, в Лондоне, в первый год нашего изгнания.