Великая Княгиня Мария Павловна - Воспоминания

В день после убийства она, одевшись в траур, уехала в карете и долго не возвращалась. Оказалось, она ездила в тюрьму увидеться с убийцей! Это привело тюремное начальство в крайнее изумление, никогда прежде не случалось ничего подобного.

Никто в точности не знает, что в тот день произошло между тетей Эллой и убийцей ее мужа. Она настояла на разговоре с заключенным наедине. Я то понимала, что она руководствовалась исключительно христианскими чувствами, но по городу ходили самые разные слухи. Отголоски этих разговоров дошли до узника. Уязвленный приписываемыми ему словами, он написал тете Элле оскорбительное письмо; разумеется, ей его не показали.

Меня и брата отчасти восхищал ее столь благородный поступок, но мы уже принадлежали к поколению слишком практичному, чтобы верить в действенность подобного жеста. Анархисты того времени, безумцы и фанатики, были полностью убеждены в справедливости и законности своих действий, разыгрывая из себя героев, они не нуждались в помощи, особенно от жен своих жертв.

Вечером, когда тетя вернулась, мы пытались расспросить ее, но она нам ничего не рассказала.

Дядю похоронили утром 23 февраля. Его братья и невестки, вдовствующая императрица выразили желание прибыть в Москву, но в последний момент решили не делать этого. Они боялись беспорядков, забастовки вспыхивали одна за другой во всех крупных промышленных центрах.

Любое собрание царственных особ могло спровоцировать новые эксцессы. Кузен дяди, великий князь Константин, не испугался риска, как и герцогиня Саксен–Кобургская с дочерью Беатрис и эрцгерцог Гессенский с женой. Мой отец, который в изгнании обосновался в Париже, попросил у императора разрешения приехать. Ему было позволено.

Мы с Дмитрием приехали встречать его на вокзал и бросились к нему с рыданиями, к которым примешивалась большая радость снова видеть его. Мы повезли его домой. Встреча отца с тетей Эллой была тягостной.

Тете пришла мысль построить часовню в склепе Чудова монастыря для погребения останков дяди. Пока шло строительство, она получила разрешение поместить гроб в одну из монастырских церквей. Погребение происходило с большой торжественностью, офицеры с обнаженными палашами и часовые стояли в карауле вокруг катафалка. Архиепископ и высшее московское духовенство отслужили панихиду; служба продолжалась долго, я чуть не упала в обморок, и отцу пришлось меня вывести. Церковь была заполнена народом, венки и цветы громоздились вокруг фоба и на ступенях катафалка. К тому моменту я до такой степени устала, что не было уже ни мыслей, ни чувств. Шесть дней мы жили в постоянном нервном напряжении. После службы гроб был перенесен в одну из маленьких церквей монастыря, и здесь сорок дней и ночей читались молитвы. Каждый вечер мы тоже ходили туда.

Через несколько дней отец и другие члены семьи уехали. Постепенно жизнь входила в обычное русло. Хотя так можно сказать только с большой натяжкой, поскольку тетя Элла никогда не снимала траур и очень редко куда нибудь выезжала. Смех или громкий возглас казались неуместными в ее присутствии, дом стал обиталищем тягостных воспоминаний. Я догадывалась, что все поглощающие тетю заботы связаны с памятью о муже. Его трагическая гибель потрясла ее, она была в растерянности. Тогда то я и получила некоторое представление о ее характере и устремленности, Всегда очень набожная, теперь она целиком погрузилась в религию и нашла в ней опору. С этого момента она особо усердно занялась делами благочестия и милосердия. Ничего мирского; траур оправдывал ее решение оставить придворную жизнь и посвятить себя выполнению своего долга, каким она его себе представляла в мистическом и конкретном планах. Последнее требовало от нее больших усилий, ведь более двадцати лет она была устранена от всех дел, связанных с домом. Теперь ей нужно было решать множество проблем. Приходилось перевоспитывать себя. Ей можно было только посочувствовать, когда она с рассеянным и страдальческим видом пыталась вникнуть во все сложные практические вопросы ведения домашнего хозяйства.

Отец предпринимал попытки забрать нас с собой. Они не увенчались успехом. Тетя Элла считала, что ее долг — держать нас при себе в память о муже.

Мы возобновили наши занятия, и вскоре новый порядок установился на руинах прошлого. Тетя хотела следовать традициям, которых придерживался муж. При каждом случае она упоминала его имя. Она стремилась действовать по формуле: «А что бы сделал он?»

Все произошедшее в значительной степени изменило нашу жизнь; дядя умер, мы приспособились к этому обстоятельству и в общем то, следует признаться, были скорее рады переменам.

Прошла зима, и, как только повеяло весной, мы поехали в Царское Село на Пасху. Здесь тоже атмосфера была далека от праздничной. Императорская семья жила в ожидании гибели и политического переворота. Война с Японией продолжалась, не обещая ничего хорошего, положение становилось все более сложным и даже критическим. Слабое, нерешительное, трусливое правительство, неспособное предпринять каких либо активных действий, оставалось равнодушно безучастным и позволяло событиям стремительно развиваться самим по себе. Настала пора политических убийств и вооруженных выступлений.

Полностью обосновавшись теперь в Царском Селе, царская семья с начала войны жила в относительном уединении, терзаемая тревогой. Императрица не знала покоя из за мужа и из за сына, болезнь которого внушала все больше опасений. Угрожавшая императору опасность привела к организации необычайно сложной системы слежки, тайные агенты приставлялись к агентам, ведущим наблюдение, распространялись самые противоречивые слухи, порождавшие страх и подозрительность.

В канун Пасхи, когда мы находились в Царском Селе, был раскрыт заговор. Два члена террористической организации, замаскированные под певчих, пытались пробраться в хор, который пел на богослужениях в дворцовой церкви. Видимо, они планировали пронести под одеждой бомбы и взорвать их в церкви во время пасхальной службы. Император, хоть он и знал о заговоре, пошел с семьей в церковь, как обычно. В тот день было арестовано много людей. Ничего не произошло, но то была самая печальная служба, на которой мне когда либо доводилось присутствовать.

Траур не помешал нам в начале лета отправиться в Ильинское. Мы неплохо проводили время, но лучше бы там не было солдат, которым поручили охранять нас, и нового автомобиля, купленного на случай, если нам придется спасаться бегством.

Каждый день мы с Дмитрием ездили верхом. У нас появились партнеры по играм, мы вместе бегали, пели, ходили на репетиции хора. Образ жизни изменился. Даже тетя Элла взбодрилась и вовсю проявляла инициативу.