Михаил Лямин - Четыре года в шинелях

- Ну, вас не учить, как действовать при опасности.

- На прямой наводке будут коммунисты, - доложил парторг.

- Правильно.

- В каждом расчете по два заряжающих и по два наводчика.

- Тоже верно.

- На позициях буду сам.

- Это по обстоятельствам, нам дорога каждая жизнь.

Какое прекрасное чувство испытывает командир, заражаясь уверенностью в своих подчиненных. Это приносило огромное моральное наслаждение - не зря потрачены силы на воспитание. И наоборот, горько тому командиру, которого не понимают помощники.

Перед глазами в таких случаях всегда встает Чапай, умевший и песню спеть с солдатами, и сплясать, а если нужно - лечь с ними в боевую цепь, подняться в атаку и первым ворваться в стан врага. Может быть, кто-нибудь скажет: не те времена. Но все-таки пример Чапая, наверное, останется непререкаемым на все времена и для всех военачальников.

Так успокаивали себя в неспокойные часы перед штурмом крепости Кроник и Букштынович. Так же думали командиры полков и батальонов.

Первая разведка боем была предпринята третьего января. Нас не переставая бомбили немецкие самолеты. Правда, их тоже сейчас появлялось не помногу, но все-таки прилетали аккуратно и делали свое черное дело. У крепости они не могли сбрасывать груз, боясь поражения своих. Но город кромсали жестоко, вызывая там и тут пожары.

Разведка боем - тот же бой, только с вводом ограниченных сил. От этого наступающим, разумеется, не легче. Те же раненые и убитые. Эти потери бывают особенно тяжелы, так как от них в этом случае нет нужной отдачи.

А разведка нужна. Порой она - единственный выход из положения. Под Сычевкой мы действовали, как правило, без разведку, и на этом многое теряли.

Разведка, предпринятая третьего января, не имела успеха. Она была отбита. Начатая очень активно, она вовремя была придержана, чтобы не нести напрасных жертв.

Четвертого января проведена вторая демонстрация, штурма. Были выявлены многие доселе неизвестные огневые точки. Это уже был успех, небольшой, но успех.

Крепость оказалась действительно отлично защищенной. За такое признание тогда можно было навлечь на себя немалую кару. Но это было так. Сто гектаров великолукской земли были для нас пока неприступными. Сознавать это и горько, и больно, и страшно. Но осознать нужно, чтобы еще и еще раз трезво проанализировать все, принять единственно верное решение для нанесения последнего и решительного удара.

Подвиг

Наступило пятое января. Мы вели по танкистов крепости методический огонь из минометов. В этот день решили испробовать ампулометы - носители горящей смеси.

Маневр удался. В крепости возникли пожары. Этим немедленно воспользовались штурмовые подразделения. Все повторилось, как и в прошлые дни.

Наши активно нажали с северо-западного направления, где действовали противотанковые пушки. Но на скаты вала никто не мог взобраться.

- Эх, мать честная, - вздыхали пехотинцы. - Хоть бы невидимками, что ли, стать на час всего.

- Или в рыцарские доспехи нарядиться.

- Бегать надо проворнее, вот и все доспехи. Лазать, как кошки.

- Так лазь, дуй по льду на самую верхотуру.

- А ты будешь смотреть?

Раздался сильный шум мотора. К боевым цепям пехоты на полном ходу несся советский танк. Откуда он? Мы знали, что танкисты отражают контратаки противника на внешнем кольце окружения. Работы им там хоть отбавляй. Если бы не танкисты, черт знает что было бы с коридором, отделяющим нас от немцев.

А тут танк среди нас. Уж не фашистский ли? Кто-то из пушкарей загородил машине дорогу. Танк остановился. Приподнялся люк. Показалось злое молодое лицо в шлеме.

- Чего надо, мать вашу так?

- Кто такие? - потребовали ответа артиллеристы.

- Не видишь? Документ надо?

- Куда вы, ребята?

- В крепость.

- Одни?

- Так вас, что ли, брать?

- Доложить надо.

- Всем доложено. Поддерживайте только лучше нас.

- Ну, если так...

- Так не так, а растакивать поздно.

- Как фамилия командира?

- Павел Шеметов.

- Как?

- Ше-ме-то-о-ов! С Урала, братцы. Поехали.

И танк опять рванулся. Направился в тот самый проход на месте бывших ворот, куда нельзя было даже посмотреть ни одному смертному. Все наблюдавшие застыли в оцепенении. Вот он, прогноз капитана Поздеева. Значит, не только он думал о танковом таране.

Не сразу сообразили, что к чему, видимо, и немцы. А может, были отвлечены атаками наших с других сторон.

Танк шел, не снижая скорости. И тут одумались пушкари.

- Чего же мы стоим? - закричал командир орудия. - Давай прямой наводкой по флангам.

Одумались и немцы. Но танк пулеметами не сразишь, а минометами бить несподручно. Ему не мешали.

Опять глазела пехота, несколько минут не зная что делать.

- Вперед! - наконец, прорезал воздух чей-то догадливый голос.

Так бывает на войне. Удивление сковывает действия солдат. Скажем, рота или батальон наблюдают за одним бойцом, как тот с гранатой в руке подползает к немецкому дзоту, который не дает никому поднять голову. А боец-смельчак ползет и ползет. Дзот совсем рядом. Замирают сердца наблюдающих. Вот сейчас раздастся взрыв. Вот сейчас произойдет чудо.

И оно, фронтовое чудо, действительно происходит. Взрыв потрясает окружающее. На миг замолкает дзот. Но только на миг. Почему? Промазал парень. Ах, какая досада. Что же теперь будет? Как он станет пробираться назад? Как выкарабкиваться отсюда нам?

А парень мудрит что-то еще. Как видно, отступать не собирается. Но у него же нет больше гранат, а автоматом дзот не возьмешь.

Но чу! Зорче глаз. Перестань колотиться, сердце. Смотри, смотри, солдат. Твой товарищ, твой брат встал во весь рост, пошел к дзоту. Вот он в пяти шагах от него, в двух. Подходит сбоку. Немцы не видят его.

Замри все на свете. Парень схватился за ствол пулемета и хочет его перетянуть к себе. Тянуть ему неудобно, пулемет работает, ствол дрожит, его направляет сильная рука немецкого ефрейтора. Тянуть спереди нельзя совсем, немедленно прошьет очередью.

Парень оглядывается на лежащий в снегу батальон. Неужели он видит нас и думает о нас? Чего он затеял, отчаянная голова? Зачем? Отцепись от пулемета, вдавись в снег, отползай!

Но нет, совсем непонятное делает парень. Он продолжает тянуть на себя пулемет. Сумасшедший. Ты же не осилишь! Тебя же сейчас накроют. Вертайся!

Но тихо, братцы, тихо. Не дышать. Замереть. Парень, парнишка, что ты делаешь?!.

Батальон, как один человек, закрывает на миг глаза, чтобы в следующий миг, открыв их, увидеть лежащего на стволе пулемета боевого товарища, сердцем своим заглушившего проклятый говор пуль. И тогда раздается то самое слово, полное отчаяния и скорби, ненависти и порыва, которое поднимает батальон, как ветром.

- Вперед!