Михаил Лямин - Четыре года в шинелях

А сил у нас после штурма крепости осталось совсем немного. Оборона жиденькая. Это мы потом, через месяц-два ее укрепили, а в январе и феврале приходилось обходиться тем, что осталось после Великих Лук. Поэтому, когда вступали в бой один взвод или одна рота, помогать им почти не было возможности. Послать подмогу, значит, оголить фланги.

Так произошло и со взводом Гордиенко.

- Держись, - сказали ему из штаба батальона. - Подбросим.

На этом связь оборвалась. Что "подбросим", командир взвода так и не понял. Он знал, что людей не подбросят. Значит, пулемет? Пушку?

Раздумывать некогда. Немцы прут осатанело. Происходит примерно то же самое, что в наших ноябрьских боях за высотки и холмы. Только сейчас роли переменились: обороняемся мы, наступают немцы. И еще - у нас невыгодное расположение траншей. Для немцев они были хороши: немцы оборонялись с противоположной стороны. Перед нами же сейчас открытый скат, который можно свободно поливать из пулеметов и минами. Через несколько дней система обороны будет видоизменена, но пока приходится пользоваться старой. Так что терпи, взвод младшего лейтенанта Гордиенко.

И он терпит. Комбат посылает на высотку связного Сапарова, тихого, незаметного парня. Поручает доставить противотанковые гранаты. Комбат чувствует, что взводу Гордиенко предстоят жестокие схватки.

- Доставишь - герой будешь, - говорит Сапарову комбат.

- Я буду стараться, - отвечает солдат. - Сильно буду стараться.

Ползет человек в зимние сумерки по полю. Тащит за собой ящик смертоносного груза. Трахнет рядом мина, заденет осколок - и поминай как звали солдата Сапарова из Красногорского района Удмуртии. Разнесет, не соберешь и косточек.

Ползет человек, торопится. Приказ командира, приказ сердца. Там, в полукилометре, тяжело товарищам, очень тяжело. Чем они виноваты, что немцы пошли на эту, а не на другую высотку. Надо помочь солдатам, надо спешить.

О многом может передумать человек за полчаса. За полчаса до подвига или смерти. Только не думает он именно об этом. Он ползет, работает руками и ногами, думает, что сейчас там, на высотке Гордиенко.

А на высотке шел страшный бой. Немцев было в три раза больше, чем наших. Да в придачу два танка. За ними, как саранча, пехота. Выпустит немец очередь из автомата и опять за стальную броню. Удобно, безопасно. Так можно дойти до самых траншей.

Плохо на душе у солдат взвода Гордиенко. Танки - черт с ними. Будут утюжить окопы - увернемся. Но за ними хвост коричневых крыс. Придется схватиться врукопашную.

А рядом спешит спасение. О нем никто не знает. Спасение в одном человеке, смелом удмуртском парне. "Успеет ли", - думает комбат. Связи нет. Ее пошли исправлять с одного, тыльного конца. А где обрыв - неизвестно. Наверное, у высотки, но там сейчас не до связи - дорог каждый человек.

Сапаров, усталый, мокрый, сползает в крайнюю траншею и тут же осторожно берет в руки ящик с гранатами. Слава богу. Дополз. Скорее найти командира.

Гордиенко знает, что Сапаров связной комбата. Раз пришел, значит, принес какой-то приказ.

- Ну? - бросает с тревогой и затаенной надеждой младший лейтенант, продолжая руководить боем.

- Гранаты, - выдавливает через силу Сапаров. - Вот. Комбат прислал.

Гордиенко смотрит на ящик, и его молодое, почти детское лицо с пухлыми щеками расплывается на миг в улыбке.

- Сапаров - ты бог!

- Я - земляк Кожева, товарищ командир.

- Достоин земляка. Спасибо.

Он быстро перебирает гранаты, раздает их отделенным, оставляет себе и кричит во всю глотку:

- Батальон, приготовиться к отражению танков!

И сам первый с хорошего маха бросает гранату. За первой летит вторая, третья, четвертая. Заговорила вся высота.

И происходит опять то фронтовое чудо, которое кажется невероятным, в которое потом не будут верить и его авторы. Немецкие танки останавливаются как вкопанные. Пехота, не пытаясь атаковать, рассыпается как горох. Ей вдогонку дают жару пулеметы.

- Сапаров - ты бог! - теперь гогочет Гордиенко. - Буду ходатайствовать об ордене.

- У меня медаль есть, хватит, - отвечает Сапаров. А Гордиенко уже о другом:

- Батальон!..

Никакого батальона на высоте, конечно, нет. Просто юноша Володя Гордиенко недавно читал такой рассказ, в котором четыре матроса, выдавая себя за батальон, перебили добрую сотню врагов. Вот он и вспомнил и, кажется, не напрасно.

Такие схватки время от времени происходят и на других высотках и холмах. Они не обходятся без потерь. Сознавать это сейчас, после двухмесячных боев за Великие Луки, особенно горько.

В одной из таких схваток погиб заместитель командира минометной батареи Морозко, с которым в Луках, говорят, беседовал писатель Фадеев. Может быть, автор "Разгрома" хотел прославить второго Морозку, героя не гражданской, а отечественной войны, Кто знает. Только второго Морозки не стало в живых.

В это же время в соседней дивизии у деревни Чернушки совершил свой бессмертный подвиг Александр Матросов. Весть о нем немедленно разнеслась по всей армии. Вспоминая последний бой за Безымянную высоту, я подумал: ведь и там мог появиться свой Матросов.

Идут бои. Маленькие или большие, но бои. Они совсем не похожи на январские и февральские прошлого года. Даже если мы обороняемся, то все равно инициатива за нами. Шабаш фашистскому зазнайству. Скоро начнем сшибать и последнюю спесь.

Нас поддерживает вся Красная Армия. В начале марта она освободила Ржев, Оленине, Чертолино. Начисто очищена железная дорога Москва - Ржев - Великие Луки. Освобождены Сычевка, Белый, Гжатск, Вязьма. Выправлен весь ржевско-вяземский выступ.

Для нас эти новости особенно значительны. Дивизионная газета печатает в связи с этим отклики наших солдат - участников боев за Сычевку. Вот он, пришел праздник и на нашу улицу.

Наступила весна. Пройдет много лет, но мы, наверное, всегда будем сравнивать каждую новую весну с той, какую нам пришлось пережить в сорок втором году. Тогда нам не в радость были ни песни птиц, ни первая зеленая травка. Сознание было занято другим.

Нынче для нас весна - праздник, предвестница хорошего. Кругом нас много озер, речушек, и среди них такая милая, спокойная, извилистая, совсем как в нашей Удмуртии, речка со странным названием Удрайка. Что это за слово, я не докопался до сих пор. Но тогда оно нам очень нравилось. В дивизионной газете появилось даже стихотворение "На берегу Удрайки", в котором это слово, кажется, рифмовалось со "стайкой" журавлей, пролетавших над нами на север.

Но Удрайка была не только наша, но и немецкая. Поэтому на ее берегу, как только он покрылся зазеленевшим ивняком, стали располагаться снайперы. Тогда они только появлялись на фронте. Перекочевали из Сталинграда. Не сами, конечно, снайперы, а это движение. Докатилось оно и до нас.