Михаил Лямин - Четыре года в шинелях

- Для фарса, - высказался по этому поводу Голубков. - На бога хотят взять. Смотрите, дескать, как мы помогаем вам.

- А ты прав, Алеша, - на бога, - кивает в знак согласия с другом Ипатов. - А помощь - на мизинец. Хитрый-митрий американец.

- Но и нас на мякине не проведешь. Вот как вдарим летом, так хватятся за затылки.

- От зависти умрут.

- А хрен с ними, пусть подыхают. Все равно от них как от козла молока.

- Верно, Алеша. Себе на уме американец, а Россия, мол, бог с ней.

Кто-то сказал: если хочешь узнать, где находится стрелка барометра войны, - иди послушай солдат. Тут тебе всё растолкуют лучше всяких штабов и - политотделов. В этом замечании есть суть. Мне приходилось убеждаться в этом не раз.

Значит, высадились союзники. Тем более теперь надо жать и жать. Охотников на дележ медвежьей туши собирается немало. А ведь медведя-то бьем скоро три года одни мы.

Мои очерки печатаются в республиканских газетах Удмуртии. По ним в колхозах устраиваются даже митинги. Продолжаю получать массу писем откликов. Просят больше писать о земляках и присылать портреты героев. Это тоже торопит нас.

На прибалтийской земле

Жаркое лето

Богатырским шагом

И вот опять пришло лето, четвертое с начала войны. Было первое, тревожное и страшное. Было второе, несколько обнадеживающее, но все еще тоже грозовое. Потом было третье, поворотное. И наконец, пришло четвертое, наше победоносное, предфинишное. Давно забыты разговоры о возможных фронтальных контратаках врага. Тем более о возобновлении его наступательных операций. Инициатива на всем протяжении советско-германского фронта полностью и бесповоротно перешла в наши руки. Теперь уже не Гитлер диктует нам свою волю, а диктуем мы, держим его прогнивший строй под страхом неизбежной гибели, наносим один за другим смертельные удары, подбираясь к логову зверя.

Этим настроением жила в тот незабываемый июнь вся наша армия. Жила им и наша дивизия, ожидая, как всегда, новое задание на прорыв. Что мы обязательно опять пойдем на прорыв - никто не сомневался. Мы уже трижды выполняли такие задания. Собственно, других мы и не знали. Так было в калининских лесах, под Великими Луками, под Невелем.

Но куда нас бросят теперь? Этого точно никто не знал. Мы могли только догадываться. Поскольку дивизия входила в Прибалтийский фронт, то наиболее вероятным было, что мы пойдем освобождать Литву. Эта маленькая республика в годы войны крепко подружилась с нашей Удмуртией. В наших Дебессах, откуда ушел на фронт мой друг учитель Алеша Поздеев, с сорок первого года находился приют литовских ребятишек. Об этом писали солдатам их родственники, писали и сами литовские дети. Пока мы были далеко от Литвы, сообщили как бы между прочим. Теперь же посыпались письма с фамилиями и адресами родителей эвакуированных детей: не встретите ли по дороге таких-то и таких-то.

Об этом мне рассказывал Александр Прокопьевич Лекомцев.

- Вот поди ж ты, как поворачивается судьба, - размышлял старшина, гора с горой не сходится, а люди-то находят друг друга. Наш народ приютил в лихую годину литовских детей, а мы, солдаты этого народа, идем теперь освобождать от гитлеровского рабства их землю и их родителей. А потом, смотришь, вернутся сюда вскоре и ребятишки. Такой дружбе жить века.

Хорошо, мудро рассуждал старшина, многое познавший на войне. Он оставался все таким же неунывающим, хлопотливым командиром, каким был и в бытность председателем колхоза, и в первые дни войны. Сейчас он вместе со всеми готовился к новому походу и смотрел далеко вперед.

Готовился и весь дивизион, в котором служил Лекомцев. Собирался в долгожданную дорогу Григорий Андреевич Поздеев. Он теперь был майором. Ему явно надоело сидеть на одном месте.

- Так можно разучиться воевать, - говорил с сожалением майор. - Сегодня драться за высотку, завтра за опушку и все с одного места. А душа просит простора.

- А главное, мы еще в большом долгу перед Родиной, - поддерживал командира дивизиона Степан Алексеевич Некрасов. - Нам надо шагать да шагать.

Двадцать второго июня, после небольшого марша, дивизия вышла в район станции Сиротимо. Это между Полоцком и Витебском, что-нибудь в двадцати километрах от последнего. Из четвертой ударной армии нас перевели в сорок третью, которой командовал генерал Белобородое, бывший командир нашего гвардейского корпуса под Великими Луками.

Исполнилось три года с начала войны. Прошло три долгих года, а как все было свежо в памяти. И сосновая Удмуртия, и дорога к Сычевке, Карабаново и Михали, атаки и прорывы, погибшие товарищи... Три года, равные трем десятилетиям, а может быть, всей человеческой жизни, сидели в наших сердцах немыми свидетелями пережитого.

Нынешний июнь выдался как никогда погожим и жарким. Кругом заливались соловьи и жаворонки. В рост человека стояла дозревающая трава. Дышали паром озера и речки. И опять воспоминания уводили в прошлое, довоенное и фронтовое. Они и радовали, и щемили сердце, и звали, и требовали...

На заре двадцать третьего июня среди личного состава дивизии были распространены листовки-призывы Военного совета фронта. В них говорилось о предстоящем наступлении, о его исключительной важности, о задачах каждого полка. По листовкам не проводилось ни собраний, ни митингов, просто каждого солдата и офицера просили внимательно прочитать. А потом, может быть, кто-нибудь из политработников и задавал два-три, вопроса. Умел хорошо это делать обычно замполит Иван Коровин, Из госпиталя он опять вернулся в дивизию.

В нем не чаяли души связисты Голубков и Ипатов. К ним пристроился в последнее время третий, старше их, смирнее, тоже колхозник из Удмуртии, Александр Иванович Максимов. Ипатов хорошо знал его и раньше, в калининских лесах работали на пару. А потом Максимова перевели в другой дивизион, и вот теперь судьба свела их снова.

Ипатов познакомил Максимова с Голубковым. Тому степенный, пожилой, высокий ефрейтор понравился.

- Ты у нас будешь вместо отца, - сказал Голубков Максимову. - Если где начнем портачить, схватишь за руку.

- Зачем портачить, - улыбнулся ефрейтор. - Вместе будем воевать, помогать друг другу.

- Правильно, Александр Иванович, как говорится, один за всех...

- Вот, вот - все за одного.

- А господь бог за Иисуса Христа.

- Ха-ха-ха.

А замполит о новой троице отозвался так:

- Двоих я знаю - дойдут до Берлина, смотрите, чтобы не подкачал и третий.

- Зачем качать, - защитил сам себя Максимов. - Я солдат, мне надо приказ. А есть приказ - все будет зараз.

- Вот как у нас, товарищ капитан, - заключил по-своему Голубков. Приказ - и фрицу в глаз.

- Ну, ну, если так - дружите да побольше выкалывайте глаз, - согласился Коровин и добавил: - Листовку читали?