Дмитрий Быков - Статьи из еженедельника «Профиль»

Тибетские связи Бадмаева были разветвлены и таинственны. Долгое время считалось, что первым русским подданным, посетившим закрытый тибетский город Лхасу, был бадмаевский стипендиат и ученик Цыбиков. Между тем формально первыми русскими в Лхасе были буряты-паломники, тоже русские подданные, а первым русским ученым, побывавшим там, — именно Петр Александрович. Но с кем и о чем он там говорил — тайна по сию пору. Как бы то ни было, именно ему удалось то, что многим казалось в принципе невыполнимым: он перевел-таки на русский язык трактат «Жуд-Ши». Поэма была зашифрована, прямой перевод ничего не давал, требовалось найти опытных лам-целителей, которые знали ключ к шифру. Петру Александровичу это удалось. В 1898 году появилось первое на русском языке издание древнего руководства в переводе Бадмаева с его обширным предисловием. В 1991 году по постановлению Президиума Академии наук был издан однотомник трудов Петра Бадмаева «Основы врачебной науки Тибета „Жуд-Ши“». Правда, издана лишь теоретическая часть трактата — о судьбе практической мы расскажем чуть позже… В России к концу XIX века врачебная наука Тибета завоевала огромную популярность. На прием к Бадмаеву — исключительно демократичному врачу — записывались и рабочие? и министры. В энциклопедии Брокгауза о Бадмаеве говорилось: «Лечит все болезни какими-то особыми, им самим приготовленными порошками, а также травами; несмотря на насмешки врачей, к Бадмаеву стекается огромное количество больных». По отзывам пациентов, половbне больных от бадмаевского лечения становилось лучше, половине — хуже. Наследника Бадмаев не лечил, но пользовал членов царской семьи, министров, а позже — большевистских комиссаров. Гонораров он не брал, но получил в подарок от царицы икону Казанской Божией Матери в окладе с бриллиантами. Кстати, и в революционные годы он не скрывал своей близости ко двору и даже бравировал этим. В память его дочери врезалась сцена: старик, раскинув руки, стоит перед вооруженными матросами и кричит: «Стреляйте, сволочи!» Матросня не решилась выстрелить. Все знавшие его поражались: откуда в буряте — представителе традиционно смирного и кроткого народа — такая неукротимая энергия и временами ярость? Обид Бадмаев не прощал, на критику реагировал немедленно: в 1904 году он выиграл иск против доктора Кренделя, который обвинил его в преждевременной смерти одного из пациентов. При Советской власти мстительный Крендель донес на Бадмаева, и того забрали в ЧК. Впрочем, забирали его пять или шесть раз, и об этом — тоже в свое время.

Но, пожалуй, самой скандальной в биографии Бадмаева стала все-таки распутинская тема. Если с царской семьей он был в ровных и прекрасных отношениях, с Распутиным все далеко не так однозначно. Советские историографы, романисты и даже режиссер Элем Климов, вообще-то не склонный доверять сплетням, сделали из Бадмаева какого-то распутинского двойника, шарлатана-оккультиста, придворного интригана… Больно уж колоритен оказался типаж. Потомкам Петра Александровича долго еще пришлось восстанавливать его доброе имя. Александр Блок в работе «Последние дни императорской власти» обвиняет Бадмаева в том, что он дружил с Распутиным и протолкнул Протопопова на пост министра внутренних дел. Увы, Блока ввели в заблуждение. Протопопов был бадмаевским пациентом, и опытный врач попросту не стал бы рекомендовать на такой пост тяжелобольного человека. Именно по этому поводу (Протопопов был возмущен отказом Бадмаева оказать протекцию) между ними произошло такое резкое столкновение, что Петр Александрович выгнал Протопопова из своего дома. Правда, вскоре извинился за непозволительную для врача горячность и передал, что в качестве больного Протопопов может по-прежнему бывать у него. В знакомстве же знаменитого врача с Распутиным считала себя виноватой молодая вторая жена Бадмаева — Елизавета Федоровна. Ей было интересно поглядеть на человека, о котором шла молва по всей России, и Распутин несколько раз появился в доме. Но между знаменитым целителем и столь же знаменитым «старцем» дружбы не получилось — напротив, возникло противостояние. Это подтверждает сохранившаяся записка Бадмаева Николаю II «При представлении сведений о Распутине»: «Он играет судьбами епископов, над которыми благодать Божья. К тому же он способствует назначению на министерские посты людей, ему угодных. Для блага России и для охранения святая святых православные люди должны принять серьезные, глубоко продуманные меры для того, чтобы уничтожить с корнем зло, разъедающее сердце России». Святая святых — это, конечно, императорская семья: бурят Бадмаев, как все истинные сыны Востока, был убежденным монархистом и сторонником жесткого правления. И после революции неоднократно предсказывал, что большевики кончат тем же. Здесь он опять не ошибся… Что до пресловутой «травки» («И даст он тебе такой травки, что ой как бабы тебе захочется!» — говорит Распутин в романе Валентина Пикуля «Нечистая сила») — все опять-таки обстояло не совсем так. Распутин не страдал импотенцией, Бадмаев не лечил «старца» от нее: просто одна из трав, которые Бадмаев прописал Распутину от головной боли (следствие частых запоев), оказала внезапный побочный эффект — вызвала усиление определенных желаний… Голова, кстати, тоже прошла. Видимо, кровь отлила.

Временное правительство после допроса выслало Бадмаева за границу, но уехал он недалеко, в Финляндию. Большевики в ноябре 1917-го разрешили ему вернуться — согласно легенде, он лечил революционных матросов от сифилиса. Он продолжал принимать больных, несколько раз был арестован за «контрреволюционную агитацию» (язвительный старик так и не научился держать язык за зубами). Японский посол предложил ему уехать в Японию, но Бадмаев отказался. Были конфискованы его особняк в Петрограде, земли на Дону и в Забайкалье, но ему оставили приемную на Литейном и деревянный дом на Ярославском проспекте. После очередного ареста он писал председателю ПетроЧК Медведю, что он «по профессии интернационал» и лечил лиц всех сословий и партий, на основании чего и просил его освободить. Аргумент не подействовал: двужильный старик был отправлен в Чесменский концлагерь на окраине Петрограда, где пробыл полгода. Там он заболел тифом (жена дежурила у тифозного барака, ее не впускали), но выкарабкался — поистине не было предела выносливости этого человека! Впрочем, опыт борьбы с тифом был у него с бурятских времен… Наконец его выпустили: слава ценителя Бадмаева брала свое, лечиться нужно было и чекистам… — Приходите, приму, — сухо сказал Бадмаев коменданту, выходя на волю. — Можно без очереди. — Мы не белая кость, можем и в очереди постоять, — гордо ответил комендант. — Ой, не верится! Власть стоять не любит, люди в ней так меняются, что себя не узнают… — Ну вот вы опять! — взорвался комендант. — Что мне вас, снова сажать? — Это не я сказал, а Толстой, — поджал губы Бадмаев. — Был бы жив Толстой — мы бы и его к ногтю, — пробурчал большевик… 30 июля 1920 года Бадмаев умер у себя дома, на руках у жены. За три дня до смерти он отказался от всякого лечения. Умирая, взял слово с жены, что даже в день его смерти она не пропустит прием больных и будет продолжать его врачебное дело. Дочери незадолго до смерти отца видели в церкви, стоявшей близ деревянного дома на Ярославском, таинственный свет среди ночи… Племянник Бадмаева, Николай, возглавлял клинику тибетской медицины в Кисловодске, потом в Ленинграде, лечил Горького, Алексея Толстого, Бухарина, Куйбышева и прочую элиту. Он был арестован и в 1939 году расстрелян. Вдова Бадмаева, Елизавета Федоровна, провела 20 лет в лагерях, но выжила и сохранила архив, который находится сейчас у ее внуков. Внуки-то и добиваются реабилитации бадмаевской памяти — и весьма преуспели: изданы книги о нем, переиздан перевод «Жуд-Ши», заходит речь о том, чтобы назвать именем целителя одну из улиц Улан-Удэ… В том же таинственном архиве лежит и неизданная, третья часть «Жуд-Ши» — практические рекомендации по изготовлению драгоценных лекарств. Эту тайну Бадмаев завещал жене, а она сохранила ее для грядущих поколений. Впрочем, для непосвященного это не более чем бесполезный бумажный хлам. Но человек, посвятивший расшифровке рукописи и изучению врачебных тайн Тибета всю жизнь, легко поймет бадмаевские записи. Но пока эскулапы разводят руками — никто не понимает, с помощью чего добивался он своих сенсационных результатов (всегда задокументированных). Впрочем, книга его еще ждет своего часа…