Степан Лопатин - Живая память

Веселый лейтенант говорил это легко, чувствовалось - не верил он в предполагаемое увечье.

А мы с Мятиновым полусерьезно советовали:

- Береги руки, Дозоров, не поднимай вверх - прострелят.

- Тогда прощай твоя Аннушка.

- Выберет кого подлиннее. Дозоров не обижался, отшучивался. В полку тоже произошли перемены.

За зимние бои командир полка майор Евтушенко был награжден орденом Александра Невского. Ему присвоили звание подполковника и направили на повышение - командующим артиллерией соседней дивизии. У Евтушенко полк принял гвардии подполковник Мосолкин.

Политработники в полку вели негромкую повседневную работу.

Политрук Кунгурцев был человеком уравновешенным и приветливым, носил погоны старшего лейтенанта. На беседах его внимательно слушали - он излагал общую военную обстановку на фронтах или рассказывал о предстоящих боевых задачах. Авторитет заместителя командира батареи по политчасти был непререкаемый, и обращались к замполиту всегда. Одному он помог разобраться в семейной путанице, когда солдат перестал получать письма, другому подтвердил служебное положение для получения дома установленных льгот. Он следил за настроениями личного состава батареи, придавал им важное значение. Кунгурцев умел уважать в собеседнике достоинство, кем бы тот ни был, и этим возвышал себя в глазах остальных солдат. Эта его особенность считалась естественной и вместе с тем предопределенной должностью и характером работы.

На глаза Кунгурцева попался телефонист Шустов, прибывший с пополнением недавно.

- Рядовой Шустов, вы почему до сих пор ходите в обмотках?

- Да некогда было, товарищ политрук, - оправдывался Шустов, посмотрев на свои ноги, - то линию мотал, когда воевали, а то... обмотки.

- К старшине обращались? - Кунгурцев оставался серьезным.

- Так точно. Не нашлось у него подходящей пары сапог, чтобы по ноге. А в бахилах мне нельзя - ходить много приходится.

Тонконогому Шустову требовались сапоги 39-го, максимум 40-го размера, каких в батарее могло не оказаться.

- Передайте старшине - пусть найдет нужного размера. Или подгонит. Но сапожников у нас нет, и с подгонкой погодить придется.

- Есть, товарищ политрук. То есть, значит, сапожник у нас есть. Это я.

- Вы можете?

- За милую душу, - не по-уставному ответил Шустов.

- Сколько нужно времени, чтобы подогнать?

- Дня за два-три сумею.

- Тогда действуйте.

Командиры у нас знающие, подготовленные как надо, они обучают солдат и требуют соблюдения уставов и правил. И могут придраться, раскритиковать за что-то, что не так, к чему солдат еще не готов или в чем допускает оплошность. Обращаться к командиру не всегда безопасно, а политрук - это вроде бы свой человек, хотя тоже строг. Он может выслушать и ответить на личный пустяковый вопрос, с каким нельзя обратиться к другому, и на вопрос более серьезный, касающийся, например, обстановки в мире. В политике Кунгурцев - дока, уважительно отзывались о нем солдаты.

Между командиром и политруком есть разница, хотя заняты они одним общим делом, но подойти к политруку почему-то легче. Методы, что ли, у них разные?

Зимой, в самый разгар наступательных боев, большая группа воинов была принята в партию большевиков. В их числе и я.

Столь серьезное решение не было результатом какого-то внезапного озарения или порыва. Я не думал даже о таком шаге, а Кунгурцев сказал, что члены партии - такие же, как все, только партийный долг обязывает воевать лучше, быть впереди, вести за собой других. Доводы немного льстили, были чем-то вроде аванса: кому не хочется выглядеть лучше?

* * *

В теплый апрельский день, когда земля подсохла и стала проклевываться первая робкая зелень, полк собрался на лесной поляне.

- Будет концерт, - предупредили нас.

Под густой маскировочной сетью, накинутой на еще голые деревья дубового леса, стояли два грузовика с откинутыми бортами. На них сооружена сценическая площадка.

В ожидании концерта в первых рядах солдаты сидели на земле, подальше стояли, а кто-то устроился на импровизированных сиденьях. Курили. Махорочные дымки таяли над пилотками, затягивались в чащу кустарника.

К помосту подошла группа офицеров в фуражках - командование полка.

Замполит Нечаев поднял руку, подождал, пока стихнет шум, и в коротком выступлении поздравил полк с завтрашним праздником 1 Мая. Затем представил нового командира полка Мосолкина.

На сцене появились артисты. Это были солдаты, собранные политотделом в частях дивизии, наделенные умением лицедействовать, танцевать и петь, с искрой артистического таланта. Они составили ансамбль, ими руководила опытная рука профессионала.

По мере исполнения номеров люди оживлялись и лица светлели, настроение пошло вверх. Артистов встречали и провожали аплодисментами. Со сцены звучали "Идет война народная", "Землянка", "Синий платочек", другие песни, выходили плясуны, задорно звучали голосистые баяны. Известные теперь мелодии тогда были в новинку. Тишина и внимание воцарились в этом открытом импровизированном партере.

Одобрительный гул внесли частушки.

Кроме баяниста на сцену вышли двое: один - худой и высокий, другой низенький, но широк в кости, склонен к полноте.

Маленький повязал на голову цветной платок концами под подбородком и стал походить на деревенскую девушку. Гимнастерка его собрана под ремнем равномерными складками - концы ее с боков он растопырил, имитируя женскую талию.

Что случилось в Сталинграде?

Немец лез там все вперед,

А ему влепили сзади...

Вышло все наоборот.

"Девушка" повернулась и показала, куда "влепили". Баянист перебирает клавиши, и вот уже звучит новый куплет:

Гад хотел сожрать весь мир:

Дон, Суэц, Кавказ, Алжир...

Но, видать, наверняка

У него кишка тонка.

- Давай, давай, - подбадривает публика, - не жалей голосов.

Все немецкие бандиты

Непременно будут биты,

То же самое отныне

Ожидает Муссолини.

- Не уцелеют, - слышится реплика, - всем достанется.

Актеры раскланиваются и уходят со сцены. Их вызывают еще раз, но номер окончен. Один актер - большой - кланяется, а маленький, под общий хохот, делает реверанс.

Вышел на сцену клоун с куклой в человеческий рост, изображающей даму с рыжими косами. Они исполнили фокстрот. Левая рука "дамы" лежала на плече партнера, а правая держалась его рукой. Ноги куклы повторяли движения ведущего. Это было настолько уморительно, что публика смеялась, взявшись за животы. Номер повторили на бис. Артиста не хотели отпускать со сцены, и он вышел теперь с новым номером. На этот раз клоун изображал гитлеровца, важно шествующего по Европе. Он подошел к СССР, уселся на его западную окраину. Но поднялись штыки, раздался взрыв, и гитлеровец, теряя штаны, путаясь в них и падая, стремглав умчался за кулисы.