Степан Лопатин - Живая память

- Э, была не была! - к горящему "передку" бросился сам и руками начал срывать манатки. Обгоревшая путаница хлопчатобумажной сети и лямок вещевых мешков легко обрывалась и затухала уже в снегу. Заскользили язычки пламени по крашеным стенкам ящика. Вынимаю лоток - теплый - не горячий еще, а теплый - и бросаю в снег. Потом второй, третий, четвертый, восьмой. Все!

- Тушите ящик!

Снегом забросали дымящиеся стенки ящика, отнесли в сторону лотки со снарядами.

А сарай разгорался все ярче. Ненасытный огонь охватил всю стену, бесновался гудящим пламенем, бросался на ствол стоящего рядом орудия, меняя его окраску, потемневшую от горячих прикосновений. Могла закипеть жидкость в противооткатных приспособлениях, порвать цилиндры, найти выход наружу...

Внутри сарая щелкали оброненные винтовочные патроны.

Сарай сгорел.

* * *

В санчасть я пришел не в лучшем виде.

Овчинный полушубок, размочаленный в снегу и поджаренный затем у огня, стянуло так, что площадь его уменьшилась, наверное, раза в полтора. Верх шапки прогорел, на макушке сгорели волосы. Меховые рукавицы свело огнем, на запястье правой руки вскочил большой волдырь. Лицо обожжено, брови сгорели.

- Подпалили тебя, как поросенка, - оценивал первого пациента медфельдшер, стягивая с меня перекошенный полушубок, пришедший в негодность.

Мне оказали медицинскую помощь, заменили пострадавшие вещи.

Материальную часть мы спасли, кроме одного орудия, которое потом побывало в мастерских. Вскоре оно вернулось к нам. Не допустили взрыва ни одного снаряда. Люди остались целыми, лошади находились в стороне от пожара... Наши действия посчитали правильными, даже отважными, но... Какой черт сунул нас в сарай? В ловушку и пекло?

Бои в эти дни были безуспешными. Один из полков пятый день атаковал Куколки, деревеньку домов на тридцать, удаленную от Сухиничей на 15-20 километров. Это был опорный пункт с дзотами, укрепленными намороженным перед амбразурами льдом, со скрытыми ходами сообщения. Деревня чуть возвышалась над прилегающим снежным полем, с которого поднимались наши. Позади деревни темнела полоска леса.

После огневого налета пехота поднималась в атаку двумя стрелковыми батальонами, шла и падала, встреченная кинжальным огнем пулеметов. Наши залегали, а фрицы открыто переходили от одной огневой точки к другой и продолжали вести огонь. Наши зарывались в снег, прикрываясь телами убитых товарищей. Атака захлебывалась. Глубокий снег становился местом ночлега. Раненых эвакуировали.

С утра повторялось все снова и с тем же результатом. Атакуя в лоб, пехота несла потери, не приблизив победу над засевшим в дотах гарнизоном ни на шаг.

Пришел приказ: атаки прекратить.

Командиров частей и дивизии отозвали. К нам пришли новые командиры.

За несколько дней потеряв около шестисот человек убитыми и ранеными, дивизия первую боевую задачу не выполнила. Ее отвели и переместили на другой участок.

- А Куколки все-таки взяли, - рассказывал мне на марше младший лейтенант Молов, командир взвода управления батареи. - Только не мы, конечно, а соседи. Нам задача оказалась не по зубам.

Слева от нас воевали гвардейцы. Взвод гвардейцев-разведчиков численностью 19 человек, в маскхалатах, ночью скрытно подошел к опорному пункту немцев, снял дремлющих часовых, вошел в деревню и разгромил отдыхающий гарнизон ничего не подозревающих фрицев, не потеряв при этом ни одного человека своих. Задача, возлагавшаяся на свежие, но не имевшие боевого опыта части, выполнена одним взводом гвардейцев.

Это был хороший урок: воюют не числом, а умением.

Весна 1942 г.

При перемещениях вдоль фронта мы впервые, но не в последний раз, прошли тогда через Козельск, районный центр Калужской области. Фактически его не было. Закрытые снегом фундаменты и иные следы уничтоженных строений лишь обозначали место этого славного в прошлом города. Другие населенные пункты, помельче, тоже разделили участь Козельска - враг оставлял после себя поруганную, ограбленную, обожженную территорию.

Продвигались медленно. Артиллерия сбивала огневые заслоны, подавляла очаги немецкого сопротивления, расчищала путь своей пехоте.

Заметно заявляла о себе весна: оседали сугробы, рыхлели и проваливались дороги, в низинах под снегом накапливалась вода. Но к вечеру подмораживало. Снявшись с ОП, мы шли вперед, нагоняя стрелковые подразделения.

Одиночные немецкие бомбардировщики, появляясь из-за горизонта, дважды в сутки пролетали над нами и уходили дальше, на Сухиничи.

- Бомбят железнодорожную станцию.

- Как по расписанию...

- Старшина нынче вернулся ни с чем, эшелон с продуктами опять разбомбили.

- Вот гады, уморить хотят нас.

- А водку выдал полностью - по сто граммов на рыло.

- И то ладно.

Начались перебои со снабжением. В кухонный котел на тот же объем воды закладывалось продуктов меньше нормы, похлебка получалась жиденькой. Питание было слабым, и солдаты шли к убитым немецким лошадям, вырубали куски мороженого мяса. Конину варили, иногда добавляя картошку, найденную в брошенных погребах сожженных деревень. Пили чай. Сахар и махорку получали вперед по норме. Ощутимы стали перебои с хлебом.

Я питался вместе со всеми. Похлебав жиденькую горошницу, брался за кусок конины - солдатскую добавку.

Однажды почувствовал боль в животе и еще непонятное недомогание. На другой день состояние ухудшилось: поднялась температура, обострились боли.

- Приступ аппендицита, - констатировал фельдшер, - надо госпитализировать. Оставайтесь-ка тут, в освобожденном городке, ждите медсанбат. С вами будет санитар.

Освобожденный городок Думиничи, еще дымящийся, являл картину полного разрушения. Мы вошли в проходную будку какого-то завода, чудом уцелевшую, оказавшуюся одинокой среди сплошных развалин.

В будке размером четыре на четыре метра ютились десятка полтора женщин и детей, оставшихся без крова. Мое состояние настолько было плохим, что пришлось потеснить этих женщин. В одном из углов освободили место на полу, и я тут же свалился спать. Солдат, как бессменный дневальный, устроился у моих ног.

Я плохо помню семь дней, проведенных в будке. Медсанбат мы не дождались - он прошел другой дорогой.

Однажды, проснувшись, я захотел есть. Запас продуктов кончился. Мы разделили последний сухарь.

- Пойдем, Иван, нечего занимать чужую жилплощадь.

Вышли утром, а своих разыскали только вечером, пройдя расстояние по прямой километров пятнадцать. Этот день запомнился мирными полями и тишиной вокруг, как будто войны рядом нет. Дальний и глухой гул артиллерии был всего лишь ориентиром, напоминавшим, куда и зачем нужно идти.

К середине апреля дороги настолько развезло, а низины залило водой, что связь с продовольственными складами почти прекратилась.