Сергей Семанов - Дорогой Леонид Ильич

28 августа 1980 года Андропов, Громыко, Суслов, Устинов и Черненко подали Брежневу записку всего на одной странице. Вот ее краткое изложение: «Обстановка в ПНР продолжает оставаться напряженной. Забастовочное движение приобретает общегосударственный масштаб». Далее в документе испрашивалось разрешение «на случай оказания военной помощи ПНР» привести с 18.00 29 августа в полную боевую готовность три танковые дивизии (ПрибВО-1, БВО-2) и одну мотострелковую дивизию (ПрикВО). Предусматривалось в общей сложности призвать из запаса 100 тысяч военнообязанных и 15 тысяч машин из народного хозяйства.

«При дальнейшем обострении обстановки в Польше, — говорилось ниже в записке, — потребуется доукомплектовать также дивизии постоянной готовности Прибалтийского, Белорусского, Прикарпатского военных округов до штатов военного времени, а при выступлении на стороне контрреволюционных сил основных сил Войска Польского увеличить группировку наших войск еще на пять-семь дивизий…»

Легко себе представить, какая кровавая каша могла бы завариться на западных границах Союза! Поляки — народ лихой и свободолюбивый, это не чехи, вечно кому-то подчинявшиеся. И это еще вдобавок к тому, что на наших южных рубежах уже шла затяжная война.

Стареющий Генсек и тут нашел в себе осторожную мудрость и рискованный шаг своих соратников не поддержал. Говорят, что по прочтении названной бумаги Брежнев долго думал, а потом сказал:

— Повременим пока…

Что ж, на этот раз «повременили» успешно. В Польше нашелся сильный политический руководитель, генерал Ярузельский, который сделал с мятежом то, что не сумели сделать в Москве и Ленинграде жалкие убожества из ГКЧП: вожаков мятежа забрали и изолировали, народу дали некоторые облегчения и еще больше пообещали. Социализм в Восточной Европе был продлен еще на одно десятилетие.

Личная заслуга в этом Леонида Ильича чрезвычайно высока.

О последних годах и днях жизни главы Советского государства Леонида Ильича Брежнева вспоминать, а тем паче писать трудно и тяжело всякому российскому гражданину, любящему свою Родину. И напротив, охотно глумятся над ним наемные журналюги и пошлые эстрадники: «бровеносец в потемках», «сосиски ср…е» (вместо «социалистические страны»), всякое прочее в том же духе. Да, были и густые характерные брови, и очевидные, весьма неприятные недостатки речи. Но это не забава, а трагедия. Для него самого и страны.

…В Вене состоялось подписание поистине исторического договора об ограничении стратегических вооружений (ОСВ-2). Подписывали Брежнев и президент США Д. Картер. Громыко вспоминал о том:

«…18 июня 1979 года. Дворец Хофбург. Обстановка торжественная. Залы блестят. Они не раз становились свидетелями важных встреч, результаты которых накладывали определенный отпечаток на европейскую историю.

Приближается момент подписания договора. Юристы уже не раз проверили точки и запятые в документе. Упаси боже, чтобы какой-либо неположенный прыжок одной или другой из них исказил смысл важного документа. Ведь его ожидает весь мир.

Церемония происходит в Редутном зале дворца. Оба руководителя делегаций берут ручки, присаживаются поудобнее и ставят свои подписи.

Не успели они еще привстать, как я задаю министру обороны СССР Дмитрию Федоровичу Устинову — мы стоим чуть сбоку — вопрос:

— Как думаешь, расцелуются или нет?

— Нет, — слышу в ответ, — незачем целоваться.

— Не уверен, — ответил я. — Хотя согласен, необязательно прибегать к этому жесту.

Но нас обоих в общем приятно удивила инициатива, которую проявил Картер. Договор скрепился поцелуем — в зале раздались аплодисменты».

Как видно, даже близкие соратники Брежнева, по-доброму к нему относившиеся, посмеивались над его любовью к поцелуям в любых подходящих (и не очень подходящих) случаях. Но бывало и похуже.

Подписанию договора об ОСВ-2 предшествовали переговоры Брежнева и Картера один на один. Переводчик В. Суходрев приводит подробности:

«Тогда Брежнев уже без бумажки ничего не произносил. Беседа один на один заключалась в том, что Брежнев зачитывал подряд заранее приготовленные тексты, плохо воспринимая то, что говорил в ответ Картер. Для того чтобы отреагировать на возможные вопросы, несколько заготовок дали и мне. В случае необходимости я должен был передать их Брежневу. Среди бумаг одна была особой. Все зависело от того, как Картер поставит вопрос: или следовало читать всю заготовку ответа, или только половину. Когда Картер задал вопрос, я зачеркнул в тексте ненужную часть и передал листок Брежневу. Он начал читать и, добравшись до зачеркнутого, обернулся ко мне: «А дальше читать не надо?» — «Не надо», — ответил я и с ужасом посмотрел на Картера и его переводчика, которые внимательно наблюдали за этой сценой, прекрасно понимая, что происходит. Мне стало по-настоящему стыдно».

Тут только можно добавить известную фразу: за державу обидно… Эти «обиды», невольно наносимые дряхлеющим Генсеком своему терпеливому народу, со временем множились, вызывая раздражение.

Да, в памяти нашего народа об этом подписании ОСВ-2 осталось именно такое: нелепые целования, затруднения с чтением бумаг… Так, но объективно-исторически это совсем несправедливо к истинной оценке Брежнева-политика. Ведь договор об ограничении ядерных арсеналов двух сверхдержав был поистине крупным достижением советской дипломатии, более чем на два десятилетия он установил некую передышку в смертельной и уже совершенно ненужной гонке ядерных боезапасов. Это забыто, а память о поцелуях осталась. Ныне, когда Соединенные Штаты по-наглому «кинули» обрезанную Российскую Федерацию с этим самым ОСВ-2, впору бы задуматься над истинной, а не карикатурной оценкой Брежнева во внешней политике.

Но, увы, Генсек порой и в самом деле выглядел почти карикатурно, что с огорчением подмечалось советскими патриотами и вызывало нескрываемое злорадство всех наших врагов. Сохранилось бесчисленное число свидетельств немощного состояния Генсека в его последние годы. Вот мнение сотрудника ЦК В. Печенева:

«Дело в том, что в последние годы жизни Брежнев (и это я видел собственными глазами) и физически, и интеллектуально был не в состоянии руководить партией и страной, тем более руководить единолично. Хотя и публично, и в кулуарах поддерживалась (да и сегодня пропагандируется некоторыми людьми) обратная версия, удобная кое-кому, поскольку снимает с них ответственность. Однако по мере ухудшения состояния здоровья Брежнева (очевидного для всей страны и всего мира) эта версия принимала все более анекдотичный вид. В то же время нельзя сказать, что кто-то вертел им, как хотел, а сам Брежнев вообще перестал играть какую-то роль. Ситуация была более сложной и запутанной, более драматичной для такой великой державы, как наша».