Александр Ткаченко - Футболь. Записки футболиста

Через пару дней в городе я встретил неожиданно Валентина Бубукина. Он принял меня очень приветливо и тут же пригласил в «Таврию» — молодой еще, побегаешь, заиграешь, приходи завтра на тренировку. Я пришел и провел полную тренировку с командой мастеров. Все прошло великолепно. Все на месте. И даже дыхалка. Но домой я шел часа полтора — так все разболелось. Я пришел, лег на тахту, пролежал сутки не вставая, глядя сквозь потолок на небо, и решил больше никогда не пытаться играть в большой футбол.

Иногда играешь с привязавшейся мелодией в голове, иногда с промельками каких-то встреч, разговоров, но все схвачено игрой, подсознание выбрасывает всякие «штучки» поверх реалий даже таких, как сверхнапряжение. Никто не видит этого, но ведь играет не команда на команду, а каждый против каждого. На молекулярном уровне, если «твой» забил — горе тебе, если забил ты — ему будут врезать в перерыве и после игры. И вот, когда забьешь или что сотворишь толкового из-под опекуна, то смотришь на него с жалостью победителя, ну и он также, если интеллигентен хоть немного. Но чаще — футболисты безжалостны в психологическом смысле, ибо момент борьбы обязывает быть таким. Потом, после игры, может быть, из них кто и пожалеет своего противника, но не в смысле проигрыша или победы, ибо зачем играть вообще, а в смысле неэтичного отношения — можно было не так грубо, можно было не так хамски… В этом плане зарубежные игроки гораздо деликатнее наших. Там и общая культура выше, да и культура футбольного мышления — тоже. Да, стихия, эмоции, страсть, техника, но есть еще и игровой интеллект, опыт, то ли генетический, то ли приобретенный. Надо многое знать, узнать. Футболист в среднем пробегает и пробегал где-то от 15 до 20 км за девяносто минут. Когда играли по системе 1-3-2-5, то низший предел достигал 15 км только для полузащитников и полусредних, потом он увеличился и для еще двух центральных нападающих, вынужденных оттягиваться для маневра назад. Но вот в тотальном футболе все почти, за исключением вратаря, пробегают до 20 и больше км за игру. Как же вынести такую нагрузку, когда каждый играет с каждым чуть ли не рука об руку и если даже подключившийся правый или левый защитник забьет гол, то вина будет на левом или на правом крайнем нападающем — не усмотрел, надо было бежать за ним в защиту, мешать ему, хватать за футболку…

У футболистов всегда есть моменты, которые они используют для того, чтобы сбросить крайнюю усталость. Ну, во-первых, когда кончается атака и мяч летит за ворота, то все возвращаются назад. Но вы посмотрите, как они возвращаются, — плечи опущены, руки болтаются как плети, все тело как бы опускается после полета энергии в атаке. Это может длиться 30-40 сек., но этого бывает достаточно, чтобы восстановиться. Или после атаки пройти назад пешком, хоть быстро, но пешком, сделать два-три глубоких вдоха и выдоха — и уже полегче. Нередко можно видеть, как игрок падает на поле и корчится от боли, но больше не от боли, а от усталости: всего десяток секунд — и организм сбрасывает усталость. Я никогда не осуждаю их за это, ибо знаю, как нужны эти мгновения, чтобы прийти в себя. Врачи вообще говорят, что физической усталости нет, есть усталость только нервная — все наши ткани пронизаны нервными нитями и они готовы двигаться сколько угодно, но вот проводящая система, сами нервы, сдают от напряжения, а не от двигательных функций. Поэтому классный игрок — это прежде всего подвижная, эластичная, регенерирующаяся нервная система. Всех лучших игроков отличало это. Дело не во флегматизме, дело во взрывчатости нервной системы, ее способности откатиться назад. Или то, что касается одного из самых важных моментов футбола — умения видеть поле. Это тоже один из главных компонентов классного игрока.

Все поражались, как это Стрельцов видел так поле, что пяткой мог вывести неожиданным пасом партнера один на один с вратарем. Помимо природного чутья, помимо, как говорили «да у него же глаза на затылке», помимо чисто врожденного медико-биологического широкого поля зрения, где он и не поворачивая головы, мог видеть больше, чем другие, что у него творится слева или справа. Я часто наблюдал, как Эдик и некоторые другие высокие игрочилы, ходили по полю, все время немного и незаметно озираясь — что происходит за спиной? Сознание как бы фотографировало картину расположения противника сзади, и в момент получения мяча они уже знали, что делать, потому что решение принималось на секунду раньше — если слева игрок открыт, то мяч немедленно в одно касание ему, а если справа «дыра», то можно и самому попытаться уйти с мячом в нее. И делается следующее — корпус кладется влево, защитник верит и прикрывает уход. Но это блеф. Потому что мяч обрабатывается в одно касание вправо, на свободное место и затем уже вслед за ним уходит корпус игрока, то есть сам игрок выигрывает всего лишь один такт. А это так много, когда каждый играет с каждым, каждый играет по каждому. Эта пауза иногда решает все — можно пробить, можно начать комбинацию, можно играть самому. Но игроков самого высочайшего класса, гениев, отличало еще и то, что при всех видимых и невидимых очередных ходах они предпринимали такой шаг, такой ход, который никто не ожидал — ни болельщик, ни противник, порой даже и он сам, ибо, повторяю, срабатывает подсознание, где заложены не столько тренировки, сколько неожиданное художественное мышление, работающее вопреки всяческим канонам, догмам и прочим условностям, на которых держится средний, хотя и хороший, игрок. Самое удивительное, что этому нельзя научиться и этому нельзя научить.

Природа трагического и природа комического особенно близка футболистам. Они все время находятся между этими двумя материями, и если первую половину жизни они хохмят, дурачатся между играми и даже порой на тренировках, то вторая половина жизни их проходит под другим знаком. Отсюда, когда познакомишься с каким-нибудь новым футболистиком, то видишь, как блестят его глазки, как скрипят его галстучки и рубашечки, как играет его мышца под джинсами. А я замечаю и другое — мелькающую неуверенность, печальную нотку в разговоре и, Боже мой, как я его понимаю — арена жизни стала для него двойной ареной, и если другие живут, никому и ничего не доказывая, то ему, чтобы нормально существовать, нужно все время доказывать свое право на это, ему каждый раз заглядывают в зубы, под копыта и шепчут: «Ну, если ты сегодня…», «Ну, если не ты сегодня…» И хорошо, если масть пойдет, если нет… Хохмы у игроков всегда в противовес будущим слезам, чтобы расслабиться потом, вспомнив это, поверить в возможность своей игры со стихией. Один незнаменитый, но профессиональный вратарь был мастак по этой части. Он давно уже не играет, а легенды о его проделках все еще шляются по футбольным раздевалкам и гостиницам. Говорят, что когда он приезжал в какой-нибудь новый город, где его не знали, он шел в магазин мужской одежды со своими корешами из команды и они начинали парить мозги молоденьким продавщицам, что хотят купить пиджак. Пожалуйста. Он начинает шуровать на стойке с новыми пиджаками, нашпиговывая все карманы одного из них десятками, пятерками, трешками рублей. Затем, как бы отходя, небрежно говорит: «Принесите мне для примерки вот тот». И указывает именно на тот самый… Ничего не подозревающие продавщицы приносят, и он, красуясь перед зеркалом, вдруг на глазах изумленных работников магазина из совершенно нового пиджака начинает доставать вполне серьезные купюры, сам поражаясь этому безмерно. Ошарашенные продавцы, тут же бегут к директору и, конечно же, ошарашивают его. Эдик, так звали того вратаря, уже припрятав деньги по своим карманам, говорит, что он напуган и не будет брать пиджак и вообще, они тут всей компанией собираются уходить. В это время директор вбегает в торговый зал и закрывает весь магазин на учет, отпуская с Богом и кипера с компанией. И вот здесь начинается главное. Компания выходит на улицу, смотрит внутрь магазина, как там во главе с директором все продавцы обшаривают карманы всех новых костюмов, висящих на вешалках, в надежде на партию шмоток, которые случайно залетели к ним с какой-нибудь подпольной мастерской, подвергнутой неожиданному налету ОБХСС, и потому… Смех, ржачка троих здоровенных мальчуганов останавливает суету, но уже поздно — хохма сыграна. Зачем, спрашивается? А просто забыться, поиграть, чтобы потом рассказать кому-то, да еще, может быть, из чувства превосходства, хотя не со злобы все это…