Александр Гусев - Гневное небо Испании

Парализовав артиллерию противника, летчики помогли наземным войскам значительно улучшить свои позиции. Несколько господствующих над местностью высот оказались в их руках. Фронт подвинулся вперед на семь-десять километров.

Мы чувствовали, что наступающие батальоны и роты нуждались в более существенной помощи авиации. Требовался не обстрел, а бомбежка вражеских позиций. Артиллерийский огонь мы могли парализовать на три-пять часов, ну чуть больше, чуть меньше. Но орудия оставались целехонькими. Их перебрасывали, пополняли поредевшие расчеты. И техника жила.

Командир корпуса, оценив деморализующее воздействие наших самолетов на противника, увеличил количество целей, которые должны обработать наши истребители. Мы решили вылетать на штурмовку звеньями. Это позволило обстреливать больше объектов и держать противника под нашим воздействием дольше.

Нас смущало одно обстоятельство: самолеты мятежников не появлялись. Мы догадывались — франкисты не считают данное направление одним из главных и перспективных. Значит, враг бережет авиацию для участия в боях на другом участке фронта.

Наш начальник Птухин обещал прислать звено средних бомбардировщиков «катюша». К нам прибыл пока лишь один экипаж. И то хорошо. Летчикам бомбардировщиков давали для обработки цели, непосильные истребителям: бомбовые удары по наблюдательным и командным пунктам противника, подавление артиллерии фугасно-осколочными бомбами. Экипаж СБ мог делать в день по три вылета, а заданий ему давалось на пять-шесть. Чтобы добиться большего успеха, мы предпринимали совместные действия. СБ придавалось два звена истребителей. Бомбардировщик шел, словно под почетным эскортом. Находился он над целью минут пятнадцать-двадцать. Бомбил для точной прицельности и продолжительности воздействия не сериями, а одиночными бомбами, делая по нескольку заходов. Затем под прикрытием пары ястребков СБ уходил на аэродром, а остальные штурмовали то, что уцелело, разгоняли живую силу противника, не давали гасить пожары.

Одновременно И-16 продолжали вести разведку, не раз перехватывали и крепко трепали подходившие к фронту резервы противника. В общем, наши действия оказали посильную помощь наземным войскам. Теперь при наступлении нас просили действовать над районом, где продолжаются наземные бои. Этого оказывалось достаточным, чтоб нагнать страху на франкистов и воодушевить республиканские войска.

Эскадрилья производила по три-четыре вылета в день. Уставали здорово, по это была приятная усталость. Сознание хорошо исполненного долга повышало наше настроение. Мы по возможности торопили наших механиков с осмотром и заправкой, чтобы сделать еще хоть один вылет, усилить помощь наступающим полкам и батальонам. Когда командир корпуса сообщал об освобождении то одного, то другого населенного пункта, у нас в эскадрилье царила радость. Еще бы, фронт, простоявший без движения почти год, начал постепенно откатываться на запад, к Толедо.

В непрерывных боях металл уставал быстрее нас. Однажды при взлете забарахлил мотор машины Сильвестрова. И-16 не поднялся и на сто метров. Посадка по курсу была невозможной: холмистая местность, камни, валуны. Сильвестров принял единственно правильное, хотя и рискованное решение: развернуть самолет на сто восемьдесят градусов, добраться до взлетной полосы.

Бессильные чем-либо помочь, мы только зубы стиснули.

Теряя высоту, самолет уже развернулся примерно на сто градусов. Нам казалось, что Сильвестров справился, почти справился со сложнейшим маневром. Но очевидно, летчик увидел, что, продолжая разворот с таким креном, он не попадет на посадочную полосу. Сильвестров увеличил крен для уменьшения радиуса разворота. Истребитель, летевший на малой скорости, резко сорвался в штопор.

Мы поняли, что это — конец, катастрофа. Она была неизбежна. Ведь для вывода И-16 из штопора нужна высота не менее ста метров. Едва машина вошла в штопор, Сильвестров сделал все возможное и даже больше. Ему удалось остановить вращение, но не хватило высоты.

С небольшим креном, под углом 20–25 градусов, самолет ударился о землю и разрушился.

Что было сил, мы помчались к месту катастрофы. Вытащили Сильвестрова из-под обломков. Он еще был жив. А через два часа, несмотря на все старания врача, его не стало…

Комиссия, созданная командованием, а потом экспертиза долго занимались причинами поломки. Заключение: мотор отказал из-за того, что оборвался шатун. Металл устал…

Не все из нас могли пойти на похороны товарища. С рассветом вылетели на боевое задание. На кладбище были лишь пилоты и механики из звена Евгения Соборнова, в котором летал Сильвестров.

Боевые вылеты проходили по плану. Мы расстреливали цели, на которые нас наводили с командного пункта корпуса. А вечером пришла телеграмма. Эскадрилья должна перебазироваться в Валенсию на аэродром Сагунто. Экипаж СБ возвращался в свою эскадрилью.

Успеем ли мы, подготавливая материальную часть, одновременно создать передовые команды и отправить их к сроку? Времени-то в обрез. Спрашиваю Кригина и инженера эскадрильи Лопеса. Они мне ответили довольно своеобразно, очевидно уже заранее посоветовавшись друг с другом. Говорил Кригин, Лопеса я просто не понял бы.

— Успеем. Все будет в порядке, хефе. Мы вас никогда не подведем. Можете на нас положиться. Пусть подобные вопросы впредь вообще не беспокоят вас. За это будем отвечать мы, Кригин и Лопес. Вы, хефе, занимайтесь боевой работой.

Надо сказать, свое слово они сдержали. В Испании мы перебазировались, ну, раз пятнадцать-двадцать. И не было случая, чтобы на новом аэродроме нас не встретили техники. Эскадрилью всегда обеспечивали всем необходимым для боевой работы. Создавали нам хорошие бытовые условия. Это было не так легко сделать. Ведь наши передислокации нередко проходили по боевой тревоге.

Закончив технический осмотр и подготовку, ждем разрешения на вылет. Нашлось время сходить на кладбище, проститься с Сильвестровым, нашим дорогим товарищем. Возложив венок, мы постояли молча, а затем отправились па аэродром, где нас встретил приказ о вылете. Передовая команда готова была принять нас в Альбасете, где мы должны были дозаправиться для продолжения перелета в Сагунто.

Жму на прощанье руку полковника Антонио. Он говорит, что решил освободиться от строительных работ.

— Очень хочу вернуться на фронт, — сказал Антонио, дружески обнимая меня.

От души желаю ему исполнения мечты. Расстаемся с надеждой на встречу. Все может быть…

Взлетаем, собираемся, проходим строем над кладбищем. Последний раз окидываем взглядом клочок испанской земли, где похоронен наш друг. Летим на Средиземноморское побережье, к Сагунто. Под крыльями — однообразные бурые маловсхолмленные просторы Ла-Манчи.