Александр Гусев - Гневное небо Испании

Авиации мятежников и интервентов республиканцы могли противопоставить немногим более 150 самолетов-истребителей. Для этого пришлось снять почти всю истребительную авиацию с побережья и, по сути дела, оставить его без прикрытия. Огромное пространство от границ Франции до Картахены защищало всего 30 потрепанных машин. После одного-двух вылетов их приходилось ремонтировать. На них летали пилоты, выздоравливающие после ранения, и те, кому врачи запрещали летать из-за усталости и истощения нервной системы. Естественно, подобное прикрытие не могло при всем горячем желании пилотов обеспечить выполнение задач, которые перед нами ставили.

А в это время новые, последней модификации самолеты-истребители и летчики для республиканской армии по-прежнему находились во Франции, поблизости от испанской границы. Французское правительство отказывалось пропустить через кордон оружие, закупленное в Советском Союзе правительством Испанской республики, и испанцев, окончивших летные школы в СССР, а также летчиков-добровольцев.

Противник начал наступление на Арагонском фронте 9 марта 1938 года. Цель его не вызывала сомнений. Он стремился прорвать фронт, смять противостоящие части и соединения республиканцев. Затем, быстро продвигаясь вперед, выйти на побережье Средиземного моря, расколов республику надвое. Потом, используя значительное превосходство в живой силе, технике и авиации, разгромить и уничтожить основные силы сопротивления. И как итог, заставить республику капитулировать, поставить народ на колени, победоносно завершить войну.

В первый же день наступления противнику удалось прорвать фронт. Главный удар врага пришелся по участку, обороняемому в основном анархистскими и троцкистскими частями. Они не выдержали натиска и стали поспешно отступать. В прорыв устремились дивизии итальянцев. Только по итальянским данным, в испанской войне на стороне Франко участвовало без малого 150 тысяч солдат Муссолини. За интервентами шли отборные части мятежников.

Авиация республиканцев с момента начала наступления работала с предельной нагрузкой. Враг, пытаясь во что бы то ни стало достичь полного господства в воздухе, использовал авиацию большими группами. Над местом сражения часто висели 40–50 истребителей противника. Они прикрывали наступающих, штурмовали и бомбили позиции республиканцев, поддерживая свои войска.

Мы тоже вылетали тремя-четырьмя эскадрильями одновременно. Как правило, это были две эскадрильи И-16 и одна-две И-15. Монопланы «москас» вели бой с истребителями противника, И-15 — «чатос» — или прикрывали наши бомбардировщики, или атаковали бомбардировщики врага, препятствуя им бомбить республиканские части. Авиация сдерживала натиск противника, охраняла с воздуха подходившие к месту прорыва республиканские войска.

В первые дни наступления врага в Арагоне мы базировались на Альканьис. Жили по-прежнему километрах в пяти от аэродрома. В самом городе решили не размещаться — его каждую ночь бомбили. Ночные бдения были нам ни к чему — утром мы не смогли бы работать так, как того требовала обстановка. А она оставалась чрезвычайно сложной. Мы трудились на пределе человеческих возможностей, делая в день по пять-шесть вылетов. И каждый неизменно заканчивался теперь тяжелым воздушным боем с превосходящими силами противника.

Нам необходимо было как-то компенсировать нехватку авиации в республиканской армии. Да, мы воевали не числом, а умением. Если эскадрильи противника, сменяя одна другую, почти постоянно висели в воздухе, то нам приходилось выступать в одном и том же составе и драться со свежими силами врага. Здесь особенно стали важны уверенность в товарище, твердая дисциплина, выполнение всех писаных и неписаных законов, выработанных в ходе сражений.

До сих пор, когда нам, ветеранам, удается собраться и вспомнить былое, возникает спор о трагическом случае, происшедшем с Федором Коневым 11 марта.

Мы возвращались с задания после схватки с истребителями врага. Не доходя километра полтора до аэродрома, вижу на земле два догорающих самолета. Что за машины? По остаткам определить трудно. Спешим на посадку. Едва зарулили на стоянку, как ко мне подбежал инженер Лопес и доложил:

— Минут двадцать назад видел, как наш «ястребок» в одиночку с ходу направился к посадочной полосе. Но вдруг отвернул и пошел в сторону. Следя за его полетом, я и техники заметили двух Ме-109. Это были истребители-охотники, поджидавшие вас на подходе к базе.

— Так Конев опять летел один? В одиночку?! — не сдержался я. Ведь именно Конева дожидалась эскадрилья, да так и не дождалась.

— Конев? — удивился Лопес. — Конечно, камарада Алехандро.

Конев… Федя Конев.

Мой вопрос о полете в одиночку не был данью праздному любопытству. После первых же воздушных боев, учитывая опыт пилотов, работавших в Испании до нас, летчикам категорически запрещалось уходить с поля боя на свой аэродром по одному. Много месяцев борьбы с врагом показали, что одиночек всегда — рано ли, позже ли — сбивают вот такие истребители-охотники. И уж Коневу ли это не знать! Ведь он сам был одним из летчиков, специализировавшихся на охоте за самолетами противника.

Если бы подобное произошло с ним впервые — я имею в виду полет с места боя на аэродром в одиночку, — мы прежде всего подумали бы о веских причинах, заставивших его поступить именно так. В горячке боя товарищи могли не заметить, что с машиной Конева неладно. Мог он, не желая отвлекать на своё прикрытие других, ведущих схватку, уйти «по-английски», потихоньку. Возможно, Конев получил ранение.

Доктор Франсиско, обследовавший привезенное на аэродром тело, сказал, что Конев был ранен трижды. И каждое из ранений могло привести к смертельному исходу.

Однако, коли он был ранен в бою, то где были и куда смотрели его ведущий и вторая пара? Они утверждали: Конев еще в начале боя оторвался от них. Ушел в самую гущу вражеских машин. И с тех пор они его не видели.

Все было похоже на Конева — и рывок в гущу неприятельских самолетов, и уход вопреки строжайшему приказу на аэродром в одиночку… Похоже на Конева. Но какого? Прежнего!

Он прибыл в эскадрилью в октябре 1937 года вместе с Рязановым. Высокий, широкий в кости, атлетического сложения, Конев с самого начала показал себя настоящим летчиком-истребителем. И машину знал назубок, и уверенно владел техникой пилотирования. После четырех-пяти тренировочных воздушных боев с максимальными перегрузками, он, по докладу инструктора Склярова, был вполне готов к выполнению боевых заданий. И действительно, Конев сразу же показал себя смелым и сильным летчиком с хорошей осмотрительностью и мгновенной реакцией. Воевал он самоотверженно, показал себя настоящим боевым товарищем, на которого можно положиться в тяжелые минуты боя. При таких прекрасных задатках Конев скоро втянулся в суровую боевую работу. Не припомню случая, чтобы он отказался по какой-либо причине от полета. Сильные перегрузки в схватках он переносил, пожалуй, легче, чем кто-либо другой в эскадрилье. Никогда я не видел его усталым после напряженнейшего боевого дня. Во всяком случае нагрузка в пять-шесть боевых вылетов за день на нем сказывалась меньше, чем на других.