Вячеслав Удовик - Воронцов

Вот, любезный друг, что мне нужно было тебе объяснить на счет дружеского твоего извещения о том, что в Москве о нас говорили. Впрочем я не могу довольно быть признательным почтенной нашей старинной столице и всем вообще нашим соотчичам за участие, которое постоянно все брали в наших действиях и за добрые, благосклонные к нам чувства; дай Бог, чтобы я мог заслужить такое участие и такое доброе мнение. Боюсь теперь одного: в этом году находили вообще, что мы слишком много дрались; теперь, может быть, будут критиковать за противное. Но ты хорошо знаешь мое мнение о системе, которой надобно здесь следовать. В прошедшем году необходимо было идти в горы, идти в Андию и Дарго и показать им, что мы не боимся с ними бороться и между скалами, и в глубине лесов; Бог нам помог это сделать, хотя без блистательного успеха, но и без стыда и без лишней потери. Я говорю: Бог нам помог, потому что без всякой нашей вины могли бы быть большие неприятности. Не приди в самую пору и с неимоверным трудом 13-го к утру лазутчик наш в Андию, мы бы, может быть, потеряли батальон наш, оставленный с храбрым Бельгардом, со всеми тяжестями своими и с частью артиллерии. Я это чувствовал при выступлении из Дарго и ужасно этого боялся; но делать было нечего. С другой стороны, Фрейтаг, отошедший из Большой Чечни для пагубной необходимости сенокошения и снабдив таким образом Шамиля лучшими людьми для действия против нас в лесах, получив после того все мои предписания через лазутчиков и с превосходным распоряжением, с неимоверною скоростию, пришел к нам на встречу с сильным отрядом; мы бы продрались и без него, но, может быть, не без потери некоторой части наших раненых, вьючного обоза и, может быть, артиллерии. За все это надо было благодарить Бога: ибо, вместо того, что мы видим теперь беспрестанно доказательства хороших последствий похода в горы, последствия были бы дурные.

Теперь же следует идти по системе менее наступательной, шагами, может быть, более верными, но тихими. Ты уже видел по газетам действия Фрейтага, в прошедшем месяце, в Гойтинском лесу. Для лучшего объяснения тебе этого дела посылаю тебе карточку, показывающую пространство вырубленного и огнем истребленного леса. Теперь он, вместе с Нестеровым, то же самое делает в Гихинском лесу и к 1-му февраля надеется кончить; а между тем Нестеров, покаместь Фрейтаг был в Гойте, ходил и очищал пролески от Сунжи до реки Артанка, где, близ Ачхоя, мы должны в этом году строить укрепление, которое составит правый фланг передней Чеченской линии. О сию пору чеченцы почти никакого сопротивления не оказывали, хотя эта операция и им и Шамилю весьма не нравится и что в Гойту послано было несколько тысяч горцев с пушками, которые только что перестреливались, съели все, что было провизии и сена в Чеченских деревнях и потом разошлись еще прежде нежели Фрейтаг воротился в Грозную. Можно надеяться, что то же самое будет и в Гихинском лесу, и тогда большое и полезное дело будет сделано с ничтожною потерею.

Ты первый здесь подал мысль и доказал необходимость истреблять леса по путям сообщения и много в этом отношении сделал, но после тебя никто этим не занимался. Между тем у теперешнего нашего неприятеля есть артиллерия; двух ружейных выстрелов, как прежде, уже теперь недостаточно, и мы должны рубить и истреблять на два пушечные выстрелы, по крайней мере картечные. С истреблением и Гихинского леса и с построением укрепления на Фортанге, положение Малой Чечни совершенно изменится, и можно надеяться, что она покорится. Подобные же действия для Большой Чечни начнутся в следующую зиму открытием таковаго же широкого сообщения от Аргуна через Шали к Маюртупу; Лезгинский же отряд в этом году подымется более или менее, смотря по обстоятельствам, на гору к Дидойским обществам, а для сего, еще с Февраля, начнется рубка леса от укрепления Натлис-Мтцемели (что впереди деревни Сабуй) к горе Кодор.

Эти сведения о предстоящих и будущих наших намерениях должны остаться единственно для тебя; но мне нужно было объяснить их тебе и спросить твое мнение. На правом фланге у нас все спокойно, также и на Восточном берегу. Теперь остается мне у тебя просить прощения за столь длинное письмо; я сам ужасаюсь, смотря, сколько намарано листов; каково же будет тебе читать оные? Прощай, любезный друг; остаюсь на всегда преданный тебе М. Воронцов.

(Собственноручно). Представление в пользу царицы Марии послано.

Нальчик, 5 мая 1846 г.

Письмо твое от 13 Апреля, любезнейший Алексей Петрович, я получил в Владикавказе, куда я должен был поспешить из Шемахи по получении известия о вторжении Шамиля в Кабарду. Будучи уверен, что в Москве пойдут всякого рода толки и преувеличения насчет этой экспедиции, я из Владикавказа же написал несколько слов Булгакову, для успокоения на счет предприятия, которое кончилось ничем почти вредным для нас, но совершенною неудачею для нашего неприятеля. Пробыв всего шесть дней в Большой Кабарде, в Черекском ущелье, не успев почти ни в чем с Кабардинцами и не смев ни взять, ни атаковать ни слабого укрепления Черекского, ни одной станицы на Тереке, он обманул тех из Кабардинцев, которые к нему пристали, обещанием идти чрез два дня в Нальчик или на Баксан, и, велев им собрать молодцов к нему на помощь, в ту же ночь, с 25-го на 26-е, ушел поспешно к Тереку; там подрался немного с Миллером, который очутился тут с тремя батальонами, тотчас переправился, шел без остановки целые сутки и 27-го по утру переправился уже через Сунжу, сделав, как ты увидишь по карте, в 36 часов до 150 верст.

26-го числа уже три батальона, пришедшие из Грузии, соединились с Нестеровым, который был на дороге к Ардону, в намерении соединиться с Миллером и с ним вместе идти к Фрейтагу. Если бы Шамиль промедлил еще два дня, то ему было бы почти невозможно спастись, по крайней мере с артиллериею; он это почувствовал и, как скоро узнал, что войска из Грузии перевалились чрез горы и пришли в Владикавказ, и видя, что Кабардинцы только что отчасти колеблются, а вооруженного восстания в его пользу никакого не сделали, он решил уйти как можно скорее. Идучи в Кабарду, он послал наиба Нур-Али-Муллу с большим сборищем с приказанием идти чрез Джираховское ущелье к Ларсу и пересечь все сообщения между Грузиею и Владикавказом; но отчасти по нерешительности и отчасти по наклонности Галачаевцев, а еще более Джираховцев пропустить его чрез свое ущелье, Нул-Али ничего не сделал и остался только несколько дней не ближе 30 верст от большой дороги, между тем как наши войска со всех сторон сбирались.

Конечно жаль и очень жаль, что он мог уйти без большой материальной потери, потому что тогда бы был для него решительный удар; но при таком поспешном уходе трудно было против него более сделать. Впрочем он людей потерял довольно в разных стычках, особливо переправляясь назад через Терек, где половина его отряда была во все время под картечью пушек Миллера; репутация же его и влияние моральное много пострадали, потому что, собрав самое сильное сборище, которого он во все время еще не имел и обещав ему самые блистательные успехи, он не имел ни малейшей удачи. Войска его, собранные из всех частей Дагестана (между пленными есть Аварцы и Унцукульцы) в последние дни совершенно голодали. Кабардинцы не могли или не хотели ему давать хлеба и с большим принуждением только делились рогатым скотом, а на возвратном пути многие умерли от жажды: ибо, чтобы идти скорее и не быть отрезанными Нестеровым, он шел от Терека до Сунжи верст 80 по средней дороге, совершенно безводной. А вместе с тем и он сам, и все прибывшие с ним увидели, что между Черкесскими и другими племенами, ни расположения, ни помощи ему не было, кроме некоторых князей или, лучше сказать, узденей Большой Кабарды, всего 4 человека, которые его вызывали, но потом ничего в его пользу не могли сделать. Народы Правого фланга и Закубанцы на его призывы отвечали, что они будут ждать его успехов, дабы на что-либо решиться и тогда только прекратить мирные с нами сношения; а Карачаевцы ему решительно сказали, что будут драться до последнего и не пустят через их земли.