Людмила Бояджиева - Гумилев и другие мужчины «дикой девочки»

Одинокий красавец оказался работником Русского музея, искусствоведом. Анна по привычке пустила в ход привораживающие флюиды и с неожиданным удовлетворением заметила, что собеседник поддался ее чарам.

После банкета Лурье отвезли на вокзал, с песнями и взрывами шампанского усадили в бархатом обитый международный вагон. Прощаясь, он шутливо препоручил Пунину присматривать за его женой и Анной, остававшимися в большом нарядном доме.

— Вот мы наконец на свободе! Две одинокие красотки в роскошной квартире. — Ольга с визгом восторга сбросила туфли. — Начинаем грустить по полной!

— Не ехидничай. Мне лично грустить расхотелось! Этот музейный работник совсем не плох. — Анна рухнула поперек кровати в гору пестрых шмоток. — Оказалось, что мы жили рядом в Царском, учились бок о бок и ни разу не встретились!.. — Она метнулась к зеркалу, опустилась на пуфик, вглядываясь в свое отражение. — Оль, у меня правда такое хмурое лицо? И желтое какое-то.

— Выглядела ты сегодня очень даже ничего… Если честно — бывало и лучше. Но не караул.

— Вот я и пытаюсь понять, на что еще может рассчитывать эта худая, носатая, мрачная дама. — Анна подкрасила губы, томно улыбнулась своему отражению. — А музейный работник совсем, совсем не плох.

— Плох! — отрезала Ольга, снимая платье. — Ой, бретельки надавили жутко…

— И чем же плох? Гуляка и выпивоха? Интеллектуальный червь?

— Ах, если б только. Слушай внимательно. — Накинув японские кимоно (привезенные из прежних гастрольных поездок Лурье), подруги переместились на кухню к чашкам горячего чая. — Представляешь, этот мужик — огромный, сильный, с такой брутальной физиономией… — Ольга сделала интригующую паузу.

— Неужели поклонник мужского пола? Вот бы не сказала… Я их за версту чую… — изумилась Анна.

— Нет. Хуже — застенчив, как девочка, и наивен, как ребенок. Женат на одной из дочек генерала Аренса — самой серьезной и скромной, к которой не побоялся посвататься. Год назад она родила ему девочку. Николая Николаевича назначили комиссаром Эрмитажа, и он каким-то образом ухитрился заполучить четырехкомнатную квартиру в жилой пристройке Фонтанного дворца.

— Фонтанного дворца! Удивительно! Мы ж там с Шилейко жили! Но Шилея выгнали.

— А Пунина как ценного работника — нет!

После революции последний владелец усадьбы граф Сергей Шереметев передал ее вместе с коллекцией предметов искусства народу. Фонтанный дворец стал филиалом Русского музея. Флигели, расположенные в парке, в музейную собственность не входили, и Пунин как комиссар Эрмитажа получил квартиру на третьем этаже правого флигеля.

— Так он вовсе не растяпа! И почему ж ты его забраковала? Думаешь, мне уже не по зубам? — Анна показала крепкий оскал.

— Такие не разводятся, милая моя. И амуры под носом жены заводят редко. Совестью мучаются, вены режут. Нужен тебе такой?

— Совестлив — ах как трогательно! Так и я всегда грехи свои тяжело несла. Каялась. И что это меняло?

— Грешить и каяться — девиз «ночных бабочек».

— А также самых знаменитых поэтов! Надеюсь, тебе не надо объяснять разницу?

— Не обижайся, у меня ж язык без костей.

— Они за себя каются. А я за всех. И за все. За них, между прочим, тоже. — Анна проверила на растопыренных пальцах шелковые чулки — не порвала, слава богу! Хорошая примета. Если чулок после первого же свидания в пух — больше можно и не встречаться.

— Ну, все-то ты знаешь, ведьма киевская. — Ольга увернулась от брошенного в нее тапка. — Ладно, если тебе поднимет настроение попытка соблазнить этого тихоню — вперед! Только потом мне в жилетку не плачься!

Анна ждала, что верный поручению Артура присматривать за оставленными женщинами Пунин вот-вот появится. Но он не появлялся. Пришлось сделать первый ход самой. Заглянув как-то в Дом искусств, где Пунин бывал на заседании комиссии, она передала ему записку с приглашением на полутайное собрание поэтов, устраиваемое в память о Гумилеве. Лишь позже поняла, что повод и место для флирта неудачные, но именно там ей удалось незаметно сунуть в карман Пунина записку: «Милый Николай Николаевич, если сегодня вечером Вы свободны, то с Вашей стороны будет бесконечно мило посетить нас».

«Нас» звучало безобидно, хотя Анне было известно: в это день Ольга вернется домой поздно.

Пунин появился с пунктуальной точностью, с коробкой конфет и цветами. Вечер вдвоем удался настолько, что они уже не могли жить друг без друга. Долгие прогулки в парках и по улицам Петрограда, интимные свидания в квартире Судейкиной — общительная Ольга часто уходила на целый день. Но от приглашения зайти к Пунину Анна решительно отказалась.

Впервые она попала в квартиру Пунина осенью 1922 года. Ее поразило фантастическое совпадение — именно здесь, но в левом флигеле она жила с Шилейко! Разве не знак? Разве мало в Питере других домов? И опять — Николай! Судьба? Кто бы спорил.

— Сегодня я холостякую — жена с дежурства вернется утром, дочку взяла тетя. Пойдемте в мой кабинет, а я чаю принесу? У меня уютно. — Радушно распахивал Николай Николаевич двери перед гостьей. Она огляделась и с облегчением вздохнула — почуяла свой угол.

Шкафы с книгами до потолка. Чайник с чашками на подносе, низенький столик у дивана. Пепельница для Анны. Устроившись в углу дивана и привычно поджав ноги, она ловила блаженные мгновения тепла, уюта, влюбленности, которой окутывал ее сидевший рядом уже бесконечно дорогой ей мужчина.

Сразу же прояснилось многое. Оказывается, Пунин был арестован по Таганцевскому делу одновременно с Гумилевым. Он был последним, кто видел Николая Степановича живым, столкнувшись с ним при разводке в тюремных коридорах.

— Но вы остались живы!

— Они довольно быстро выяснили, что арестовали меня по ошибке.

— Разве такое бывает, чтобы они выпускали?

— Вмешалась моя жена Анна Евгеньевна — она была уже на девятом месяце беременности. Поехала в Москву и умолила Луначарского, с которым я одно время работал, поручиться за меня. Анатолий Васильевич походатайствовал.

Анна долго молчала:

— За Николая Степановича тоже просили. Но не я. Я даже не знала, что его арестовали, ведь мы уже состояли в разводе. У него были другие покровительницы.

— Боюсь, никто не помог бы в случае Гумилева. Его признали руководителем Таганцевского дела по показанию свидетелей. Потому и приговор привели в исполнение с такой поспешностью.

— Ничего не понимаю в заговорах. Только… — она строго посмотрела на Пунина, — только уверена, что «красные» этого достойны. А мой бывший муж — герой!

И очень уж молодежь за ним потянулась. А он приспосабливаться никак не хотел — везде за монархизм ратовал. Оставь они его на свободе — недолго бы протянул, затеял бы новый заговор. Николай — олицетворенное чувство справедливости. Это понимала молодежь, сохранившая совесть и святыни православные. Шла за ним. — Анна горячо защищала погибшего, словно только теперь открыв, каким отчаянным правдоборцем и смельчаком был Гумилев.