Евгений Анисимов - Генерал Багратион. Жизнь и война

Без хлеба и сухарей жить было невозможно. Солдат получал полфунта мяса в день и три фунта печеного хлеба (или столько же сухарей). В походе, при первой же возможности, как только разживались мукой, пекли хлеб и тотчас из него сушили сухари. «У меня в эскадроне, — вспоминает французский офицер, — не было хлебопека, но всесильная нужда всему научит солдата, и в походе и на биваке люди брались за работы, которые были под стать только специалистам. Если стояли на реке, стирали белье, сами чинили белье, одежду, обувь, конское снаряжение, и солдату приходилось быть прачкой, портным, белошвейкой, мясником, булочником и шорником… Интересуясь выпечкой, я торопил людей, тем более что опасался сигнала “поход”, когда пришлось бы оставить людей для окончания выпечки, а потом везти хлеб за собой»54.

И далее мемуарист рассказывает о том, что его солдаты пекли хлеб, используя для этого древнейшие способы: «Мы пекли лепешки, подобные таковым шотландским хайлендерам: мука разводится в воде, замешивается довольно крутое тесто, из которого делают круглую и плоскую лепешку, она ставится в огонь на горячие, покрытые золой уголья, и минут через 25 готова очень вкусная лепешка»55.

Взор перпендикулярный. Сохранившиеся источники обычно умалчивают о фактах насилия над женщинами из селений по пути следования войск. Разумеется, такие факты были — ведь по дорогам шли десятки тысяч молодых мужчин, уже давно разлученных со своими женами и возлюбленными. Примечательна запись 37-летнего князя В. В. Вяземского, спасшего от насилия целый женский польский пансион в местечке Антополь: он перевез женщин в какую-то деревню, «удалив его от пламени и грабительства».

Вяземский пишет, что корпус отошел на позицию, чтобы сразиться с австро-саксонским корпусом Шварценберга и Ренье: «Мне поручены были передовые посты. Я, объезжая передовые посты рано очень, заехал в деревню, где были мои пансионерки. Все вскочили, в одних рубашонках, с открытыми грудионками, цаловали мне плечи. Полная грудь Высоцкой прельщала меня, и я, шутя, начал ее цаловать и, опустя мой взор к земле перпендикулярно, видел всю Высоцкую (вот она, точность выражений военных! — Е. А.). Какое надобно терпенье! Боже мой, это моя Катя в 16 лет (1-я жена, генеральша Екатерина Григорьевна. — Е. А.). Прости, Катинька, сравнение, ей-Богу, хорошо: та же белизна, та же твердость, та же прелестность и даже… — прости, Катя. Проклятый Шталь прискакал во всю прыть сказать, что отряд неприятеля около деревни. Прости, ангел Высоцкая! Ух, и теперь еще не опомнился от прелестей ее… Армия наша была атакована неприятельскою армиею…» Через пару дней: «Как я измучился, 46 часов не ел, не пил, с лошади не сходил. Забудешь и о красоточке Высоцкой. Кобрин опять в пламени, и бедные жители опять в стенании»56. Не у всех воинов была такая железная воля, как у генерала Вяземского…

Хотя Багратион вырвался из ловушки около Николаева, угроза окружения по-прежнему висела над ним, а главное — оставалось невозможным соединение с 1-й армией. А та шла своим, не менее трудным путем. В тот самый день 26 июня, когда Багратион достиг Несвижа, войска 1-й Западной армии более чем в 200 верстах от него уже занимали Дрисский укрепленный лагерь. Подробно рассказывая о марше Багратиона и его взглядах на действия (или, как он считал, бездействие) 1-й Западной армии, будем объективны и к Барклаю. Ему приходилось нисколько не легче, чем Багратиону. Да, у него была более сильная армия, но против него выступал сам Наполеон. С таким противником следовало быть предельно осторожным и расчетливым. Эту расчетливую осторожность Барклай и проявлял с первых дней войны. Он, как опытный и хладнокровный фехтовальщик, отступал перед делавшим острые выпады искусным противником, выбирая наилучший момент и место для ответного выпада. Но вот с этим как раз и не складывалось.

Долгое время самой удобной позицией считалась излучина Западной Двины у местечка Дрисса, заранее превращенная в укрепленный лагерь по проекту генерала Фуля. Когда же в конце июня 1812 года 1-я Западная армия подошла к Дриссе, многим генералам стало ясно, что закрепляться здесь нельзя, иначе армии грозит разгром. В тогдашней нервной обстановке заговорили, естественно, об измене, предательстве, которые привели армию в ловушку. Но, как справедливо выразился в письме домой близкий к Александру I генерал Армфельд, «все думают, что главную роль здесь играет измена, никто не предполагает, что это просто глупость». Участник событий А. X. Бенкендорф писал, что соперничавший с Фулем генерал Паулуччи якобы прямо сказал Фулю: «Этот лагерь был выбран изменником или невеждой — выбирайте любое, ваше превосходительство»57. Но Клаузевиц, хорошо знавший тогдашнюю обстановку (он служил под началом Фуля), говорил не о глупости и тем более не об измене. Он считал, что создание этого лагеря явилось плодом умозрительных, оторванных от жизни размышлений («игры мыслей») ближайшего военного советника Александра I. Как «человек кабинетный», генерал Фуль был далек от представлений о реальности. Укрепленный лагерь у Дриссы, в котором должна была засесть 1-я Западная армия ввиду превосходящих сил противника, не имел эшелонированной обороны, а главное — армия, войдя в него, оказывалась прижатой к берегу Западной Двины и не могла свободно отойти с этой позиции. Такое положение лагеря превращало его в ловушку, подобную той, в которую за его лет до этого попал Петр Великий на Пруте во время Русско-турецкой войны 1711 года. И хотя прообразом Дрисского лагеря были укрепленные лагеря Фридриха II (особенно Бунцельвицкий лагерь времен Семилетней войны), здесь не было такой мощной крепости, какая имелась возле Бунцельвицкого лагеря. А лишь в сочетании с крепостными сооружениями, цитаделью, мощной артиллерией и магазинами подобный лагерь позволял полевой армии пересидеть любого противника и совершать против него эффективные выпады.

В начале июля в Главной квартире решалась судьба армии. Сам Александр, по словам А. А. Щербинина, в тот момент «начинает сомневаться, созывает военный совет, коего все члены… доказывают, что лагерь этот должен быть погибелью и гробом нашей армии»58. Как писал Армфельд, решающим стало обращение к императору семнадцати генералов, собравшихся 1 июля у генерала Тучкова 1-го. Обсудив ситуацию, они единодушно просили государя отправить Фуля в отставку и срочно переменить план действий. Александр прислушался к мнению генералитета и согласился на отступление армии вверх по Западной Двине к Полоцку, а потом к Витебску и Орше — месту предполагаемой встречи с армией Багратиона. В тот же день армия покинула лагерь на Дриссе. Вскоре возле него показались французы. С опаской они приближались к внушительным земляным укреплениям. «У многих, — писал вюртембержец доктор Роос, — вероятно, тогда при приближении к этому необыкновенной высоты окопу, имевшему значительное число амбразур, тревожно билось сердце. Чем ближе подходили мы к укреплению, тем тише мы становились, не слышно было ни стука оружия, ни отхаркивания, ни кашля, ни одна лошадь не ржала. Каждую минуту мы ожидали огненный привет со стороны этого окопа. Вдруг тишина сменилась каким-то бормотанием и затем перешла в хохот. Не оказалось ни пушки, ни солдата в этом колоссальном окопе»59. Французы, занявшие лагерь, тотчас его разрушили60.