Евгений Анисимов - Генерал Багратион. Жизнь и война

Прибытие в армию Кутузова воодушевило и… Наполеона. Он воспринял это как знак грядущего сражения, которого так жаждал. Как писал А. Коленкур о своем императоре, «медлительный характер Барклая изводил его. Это отступление, при котором ничего не оставалось, несмотря на невероятную энергию преследования, не давало надежды добиться от такого противника желанных результатов. “Эта система, — говорил иногда император, — даст мне Москву, но хорошее сражение еще раньше положило бы конец войне, и мы имели бы мир”… Узнав о прибытии Кутузова, он тотчас же с довольным видом сделал вывод, что Кутузов не мог приехать для того, чтобы продолжить отступление, он, наверное, даст нам бой, проиграет его и сдаст Москву… через две недели император Александр окажется без столицы и без армии»1. Мысль Наполеона сводилась к тому, что Александр, понимая неизбежный результат войны, сделает Кутузова козлом отпущения за поражение и сдачу столицы, а после этого с легким сердцем заключит столь нужный Франции мир. Зная характер «северного сфинкса», в эту версию можно поверить. Следует отметить, что многие думали об Александре в том же ключе. Как писал Н. К. Шильдер, в ряде случаев Александр «поступал согласно усвоенному им в решительные минуты жизни образу действий: оставлять многое в сомнении, в неопределенности, а затем внезапным решением в противоположном духе и направлении приводить всех в недоумение»2.

Приехав в Царево-Займище к армии 18 августа3, Кутузов в общем-то продолжил то, что делали Барклай и Багратион, — он дал приказ отступать, но изменил порядок отступления. И хотя прибытие Кутузова, как известно, воодушевило войска, но этого для победы было еще мало. Ростопчин не без юмора писал, что непомерная радость по поводу назначения Кутузова мало что изменила, «можно было подумать, что одно присутствие Кутузова обратит в бегство армию Наполеона или поразит ее, как появление головы Медузы»4. Арьергард Коновницына двигался по главной Московской дороге. Как выразился Граббе, он «мужественно нес на плечах своих Мюрата и отбрасывал его всякий раз, когда за нужное считал остановиться, сохраняя для себя выгоды позиции и отражая бешеные натиски венчанного наездника»5. Параллельно основному отряду арьергарда, по проселкам, слева и справа от Московской дороги, шли два отряда под командой генералов Крейца и Сиверса. Их задача состояла в том, чтобы, «держась на одном уровне» с Коновницыным, то есть не опережая, но и не отставая от главных сил отступающей армии, прикрывать их с флангов.

Еще раз о казаках. При отступлении от Смоленска казаки поначалу прикрывали отход основных сил. Это они успешно делали и во время отступления 2-й Западной армии от Николаева. Однако ситуация там была иной — основным противником казаков были польские конные полки, с которыми казаки успешно справлялись, одержав две победы в арьергардных боях. После же Дорогобужа в авангарде французов двигались основные пехотные и кавалерийские части, столкновение с плотными массами которых казакам было уже не по зубам. Кроме того, оказалось, что Платов, командовавший с 8 по 17 августа общими силами арьергарда, не справляется со своими обязанностями (то же было и во время войны 1806–1807 годов)6. В итоге, по воле прибывшего в армию Кутузова, казаков от дела отстранили и из частей 1-й и 2-й армий был сформирован сводный арьергард под командой генерала Коновницына7.

В ответ Платов обиделся на главнокомандующего и фактически устранился от активных боевых действий. Он написал Барклаю: «Хотя я и слаб здоровьем, поспешаю отправиться к Его величеству в Москву»8, притом что в Москве государя не было. Кстати, проблемы с Платовым возникали давно. В действующей армии до приезда Кутузова Платов был старейшим после Багратиона полным генералом (с осени 1809 года) и на этой почве конфликтовал с Барклаем и другими генералами. Так бывало и раньше. Еще в 1807 году, прибыв в армию, воевавшую в Восточной Пруссии, Платов жаловался графу Ливену: «Здесь в армии все меня службою моложе. Я не в претензии против главнокомандующего (им был Беннигсен. — Е. А.), он один, а на других мне больно смотреть потому, когда я служил генерал-майором, из них старшие теперь были только бригадирами тогда, а другие — полковниками и подполковниками» 1. Вообще, Платов был человеком непростым. Он отличался своенравием, был безмерно тщеславен и корыстолюбив. Опытный царедворец, он умел использовать придворную конъюнктуру, проявлял завидную ловкость, умел «выгодно выбирать знакомства и заводить полезные связи», всегда поддерживал хорошие отношения с фаворитами и придворными"1. Особые отношения сложились у донского атамана с вдовствующей императрицей Марией Федоровной. С ней Платов переписывался и при появлении в столице обязательно посещал государыню, которая испытывала странную симпатию к малообразованному атаману. Вполне возможно, что императрицу привлекали в Платове (как и в случае с Багратионом) мужественность и брутальность, которых было так мало в придворном кругу.

Багратион держался с Платовым по-дружески, был с ним подчеркнуто вежлив — его письма Платову во время отступления от границы свидетельствуют об этом. Это и понятно — с военно-юридической точки зрения, Платов был независим от Багратиона, прямо не подчинялся ему. Только благодаря такту и подчеркнутой вежливости главнокомандующего Платов оставался вместе со 2-й армией, и Багратион этим был доволен: иначе положение его армии резко ухудшилось бы — как уже сказано, казаки исправно прикрывали ее отступление.

После Смоленского сражения и особенно после отстранения от командования арьергардом Платов фактически вышел из-под власти главнокомандующего. Почти единодушно многие мемуаристы утверждают, что Платов и его казаки после этого стали вести себя самым непотребным образом. «В 1812 году Платов очень сильно кутил, — писал А. И. Михайловский-Данилевский. — Барклай за это на него сердился, а Ермолов безуспешно старался его останавливать. Князь Багратион, который его более знал, нежели Алексей Петрович, взялся его унять. “Вы с ним не умеете сладить, — говорил он, — посмотрите, я ему намекну на возможность графского титула, и он уймется”. Так и случилось. После разговора с Багратионом Платов перестал пить, но по приезде каждого курьера из Петербурга он являлся к Ал. П. Ермолову, тогда начальнику Главного штаба, с вопросом: “Что новенького” Выслушав все новости, он всякий раз спрашивал: “А еще ничего” Так продолжалось довольно долго, но так как о графском титуле не было и помину, то он опять запил. Барклай отослал его в Москву, где он гулял, пока его не подобрал Кутузов вопреки Барклаю»". Ермолов подтверждает сказанное Михайловским-Данилевским: «Не слыша обещаний сделать его графом, Платов перестал служить, войска его предались распутствам и грабежам, рассеялись сонмищами, шайками разбойников и опустошали землю от Смоленска до Москвы. Казаки приносили менее пользы, чем вреда». Кутузов не смог заставить Платова исполнять должность — тот сказался больным, а «казаки вообще почти ничего не делали»12.