Виктор Кузнецов - Сергей Есенин. Казнь после убийства

Кроме соседа по житью-бытью Клюева, четы Устиновых и непременного Эрлиха, Мансуров не рискнул больше никого «зачислить в гости» к поэту. Осторожничал. Такую понятную сдержанность он с лихвой компенсировал своего рода погребальными выдумками: рано утром, «задень перед этой ночью», Есенин шел-де по улице с таким смертельно отрешенным лицом («все было им решено»), что встретившийся по пути мальчик, взглянув на него, закричал от страха. Сдержать свою бредовую и целенаправленную фантазию «авангардист» не желал. Что же давало ему такую наглую уверенность?

Мансуров жил не богато. В списке квартирных должников особняка № 45 по улице Герцена его фамилия стоит на первом месте [88] Приводим список обитателей дома № 45 по ул. Герцена, составленный чекистом И. П. Цкирия 30 ноября 1925 года: «1. Снар-ский М. Л. (выбыл). 2. Денисов Петр Герас. 3. Мансуров Павел Андр. 4. Клюев Ник. Алексеев. 5. Поляков Вяч. Ив. 6. Яковлев Ал. Аре. 7. Фомин Павел Степ. 8. Бржезанский О. И. 9. Верин Влад. Фед. 10. Волков Ал. Павл. 11. Стеничев Гл. Андр. 12. Федоров Конст. Мих. 13. Гоголин. 14. Фомичев Фед. К. 15. Мясохладобойня. 16. Ларсон Густ. Густ.». . На 1 декабря 1925 года его долг за жилье составил 71 рубль 39 копеек — сумма по тому времени солидная (данные архива Ленинградского треста коммунальных домов). Можно думать, должность заведующего экспериментальным отделом Государственного института художественной культуры (ГИНХУК) его кормила плохо. Круг общения Мансурова в институте: художники Малевич (директор), Филонов, Татлин, искусствовед Лунин и другие авангардисты. Помня, что почти все они не вписывались в художественную идеологию той поры и подвергались репрессиям, следует предположить, что и Мансуров не избежал этой участи. Но ему почему-то повезло, и вместо тюрьмы он оказался в>1928 году во Франции.

Строго говоря, он не был ни живописцем, ни графиком, умел лишь развесить предметы деревенского быта по стенам и порассуждать о преимуществах крестьянского обихода перед городским.

До закрытия ГИНХУКа в 1926 году его политические взгляды не отличались оппозиционностью к Советской власти. Но, когда его «взяли», — превратился в смелого критика сталинского режима, выступал с так называемыми манифестами, под которыми подписался бы любой закоренелый белогвардеец. К примеру: «Наши братья художники, попавшие в ваш городской рай, умирают с голоду и вешаются с тоски» или: «Результатом господствующей политической философии явилось физическое вымирание художника, как равно и вполне разрушенная художественная школа» (из кн. «Авангард, остановленный на бегу. Л., 1989). Если учесть, что тогда к стенке ставили за менее либеральные речи, отъезд Мансурова в Париж выглядит по меньшей мере странным.

Однако, на наш взгляд, все было закономерно. Из забавлявшегося внешней этнографией товарища ГПУ сделало для известной надобности крупного художника и контрреволюционера. Нисколько не удивимся, если станет известно, что Мансуров являлся крупной фигурой советской разведки за рубежом (об этом уже приходилось слышать). Никакой метаморфозы в 1926–1928 годах с ним не произошло, он всегда был «готовый к услугам». В опубликованном письме (12 июля 1971 года) к ленинградскому знакомому он, говоря об Октябрьском перевороте в Петрограде, признается: «Я в первое же УГРО залетел в совершенно пустой Зимний дворец к Луначарскому — сотрудничать». Новоиспеченный нарком просвещения попытался остудить революционный пыл двадцатилетнего честолюбца возможной виселицей временно отступивших монархистов, на что тот храбро ответил: «Ну что ж, тогда повесят вместе». Далее в письме реплика: «Так решилась моя судьба, и мы больше не расставались».

Вряд ли расставался с властью и ее авангардом этот юркий человек. Ни в Октябрьские дни семнадцатого года, ни в декабрьские двадцать пятого.

К сказанному добавим интересный для нас штрих: в 1924 году Мансуров, тогда преподаватель художественно-промышленного техникума, проживал вместе с матерью в квартире № 2 по 13-й линии Васильевского острова, а его сестра Мария, студентка Военно-медицинской академии, — в квартире № 1, и не одна, а с Борисом Дмитриевичем Комаровым, командиром роты в политшколе ГПУ им. Энгельса (его удостоверение № 1635 от 6 сентября 1924 года). Вот ведь как иногда бывает полезным читать скучные домовые книги! Родственная (?) связь с зятем-чекистом еще не доказывает сотрудничества Мансурова с ГПУ, но приглядеться к нему заставляет. Вскоре Мансуров идет на повышение в ГИНХУКе и получает новую квартиру в самом центре города, в уже знакомом нам доме по улице Герцена, 45. Почему ему порадел хозяин госиздатовского особняка Илья Ионов (в прошлом студент Одесского художественного училища), догадаться нетрудно. Ионов питал слабость к искусству; очевидно, с его согласия в том же доме с сентября 1925 года разместилась школа живописи и ваяния С. И. Шаргородской.

Владение чекиста-управдома И. П. Цкирия, несомненно, еще будет предметом внимания есениноведов. Они, к примеру, заинтересуются проживавшим здесь с сентября 1926 года сотрудником ГПУ А. Ф. Борзаковым и другими жильцами. Но, думается, уже сегодня можно сделать вывод: Николай Клюев и Павел Мансуров не могли быть гостями Есенина, потому что, во-первых, он в «Англетере» не останавливался, во-вторых, один «очевидец» благоразумно помалкивал, другой беззастенчиво лгал.

К «гостям» Есенина причисляют и писателя Сергея Александровича Семенова (р. 1893). Обнаруженная нами его анкета (30 марта 1926 года), [89] Анкета С. А. Семенова: ЦГАЛИ, ф. 35, оп. 2, ед. хр. 632(1926). личная карточка (1 февраля 1926 года), «Трудовая книжка» [90] «Трудовая книжка» (1926) С. А. Семенова. — ОР РНБ, ф. 685, ед. хр. 591 (Личные документы (1919–1941 гг.)). и другие материалы позволяют полностью исключить его из «очевидцев», тем более сам он, насколько известно, никогда о своем посещении «Англетера» не говорил и не писал.

Уроженец деревни Наумов Починок Чухломского уезда Костромской губернии, Сергей Семенов учился только четыре года, а свои университеты проходил в Красной Армии, на Южном и Сибирском фронтах, где получил ранения и контузию. С 1918 по 1921 год он, большевик, был военным комиссаром, причем весьма заметным. Его хорошо знали Подвойский и Луначарский. С 1921 года — сотрудник «Правды», «Крестьянской газеты». В анкете сам указал: «воин комполитсостава Ленинградского военного круга», что, возможно, следует читать — один из комиссаров войск ГПУ. Далее Семенов пишет: «В Ленотгизе работаю с апреля 1923 года» — то есть под началом все того же Ильи Ионова. «Записанный» в очевидцы литератор оставил в анкете разоблачительную строчку: «С марта 1925 года по январь 1926 года находился в бессрочном отпуску (без сохранения содержания)». В это время он жил вдали от Ленинграда, в деревне, где залечивал фронтовые раны и туберкулез. Не исключено: его могли срочно вызвать в город для «дачи показаний». По этому поводу хранил молчание.